Фитцджеральд продолжал приходить к Гертруде. Было много разговоров о его алкоголизме, но когда он приходил к нам домой, всегда был трезв. Однажды он сказал: «Знаете, а ведь мне сегодня тридцать и это трагедия. Что со мной будет, что мне делать?». Гертруда ответила, что ему не о чем волноваться, что он писал как тридцатилетний все это время. Она посоветовала ему ехать домой и писать самую великую свою книгу. Она высоко ценила и «Великий Гетсби» и «По ту сторону рая». Когда из печати вышла «Ночь нежна», он послал экземпляр Гертруде с надписью: «Та ли эта книгу, которую вы хотели?».

Среди посетителей на улице Флерюс были супруги Робсон, приехавшие в Париж с письмом от Ван Вехтена. Они направлялись в Виллафранка. Гертруда сказала мне: «Надо устроить прием в их честь». Она начала собирать людей, прося Робсонов явиться раньше пяти часов.

Когда все собрались, Гертруда привела их в столовую, чтобы снять пальто и шляпы. Миссис Робсон держала в руке большой и очень тяжелый кожаный мешок. Она сказала: «В последнюю минуту пришлось кое-что докупить из вещей, и я все сунула в этот мешок. Бритвы, знаете…».

Вечер протекал очень хорошо, и Робсон спросил у Гертруды, не хотят ли гости послушать его пение. «Конечно!» — ответила она. Он спел несколько спиричуэлс.

Однажды в доме одновременно оказались невысокая американская женщина и Робсон. Имела место некоторая неловкость, поскольку она была убежденной южанкой. Она спросила Робсона: «Вы же южанин, не правда ли?». «О, нет! — ответил Робсон. — Я родился и вырос в Нью-Джерси». «Жаль», — сказала она. «А мне, нет», — ответил Робсон.

Навестила нас и Эдит Ситуэлл, с которой мы познакомились благодаря издателю лондонского журнала «Вог». С самим издателем мы встретились в Париже, и он сказал, что Эдит Ситуэлл хочет нас видеть. Ранее она написала статью о творчестве Гертруды для одного лондонского журнала, не очень восторженную. На следующий год, поменяв свое мнение, Ситуэлл написала для журнала «Вог» другую статью, на сей раз полную энтузиазма.

В наш дом ее привел Элмер Харден. Появление мисс Ситуэлл стало для нас большим сюрпризом, ибо она выглядела как никто другой под солнцем — очень высокая, гренадерского роста, с характерными чертами и самым прекрасным носом, который когда-либо был у женщины. Одетая в двубортное пальто с большими пуговицами она смотрелась как жандарм. Встреча стала началом длительной дружбы.

Мисс Ситуэлл рекомендовала Гертруде приехать в Англию и прочесть лекцию в Кембридже. Следом пришло приглашение из Оксфорда. Лекцию Гертруда написала, сидя в автомобиле, пока его машину чинили в мастерской. Она вернулась домой и сказала: «Я это сделала, я написала лекцию». И поведала мне, как, где и когда.

Предстоящее чтение лекций несколько беспокоило ее, она консультировалась с различными людьми, как ей поступать. Будучи однажды у Натали Барни, она попросила совета у одного, очень приятного профессора. Тот посоветовал: «Читайте как можно быстрее, не отрывая глаз, и тихо». Другой знакомый, Причард, сказал: «Говорите, как можно медленнее, как можно громче и не смотрите в написанное».

Весной мы направились в Лондон. В Лондоне все Ситуэллы — Эдит, Осберт и Сачеверелл — устраивали вечер чтения своих стихов и попросили Гертруду посидеть на сцене. Я на короткое время осталась одна и в это время ко мне подошла Долли Уайлд: «Элис, где наша дорогая Гертруда?». Я ответила: «Дорогая Долли, она на сцене!».

В Кембридже у Гертруды была спокойная и глубоко заинтересованная аудитория. Ей не составило труда удерживать внимание слушателей. После лекции мужчины задавали много вопросов, женщины же молчали.

В Оксфорде у нас был ленч с Гарольдом Эктоном, а затем Ситуэллы отвели нас в комнату, где Гертруде предстояло читать лекцию. Собралась большая, внимательная, спокойная аудитория, которая после лекции оживилась и начала задавать вопросы. Ситуэллы изумились быстроте и остроумию ответов Гертруды. Они хотели, чтобы мы продлили наше пребывание в Англии, но мы в тот же вечер отправились по железной дороге в Лондон и на следующий день были дома.

Летом 1922 года мы отправились в Сан-Реми, расположенный в долине Роны и провели там лето, осень и зиму. С приходом зимы подул мистраль, в отеле стало холодно. Однажды мы посетили маленькую деревню, расположенную на холмах, и сидели там, надеясь укрыться от ветра. Вокруг было вспаханное поле, холод, я не могла идти. Внезапно я заплакала. Гертруда спросила: «В чем дело?». «В погоде, — ответила я, — не можем ли мы отправиться в Париж?». Она ответила: «Завтра».

Но Гертруде так хорошо и с настроением там писалось, что я решила вести себя прилично и не жаловаться.

Несколькими годами позднее мы намеревались посетить Пикассо, на Антибских островах. По дороге остановились провести одну-две ночи в отеле Пернолле в Белле. Мадам Пернолле принесла в нашу комнату цветы из сада — они и выглядели как цветы из сада, а не как цветы из магазина. Мы поинтересовались: «Чудесные цветы, у вас есть сад?». «Нет! — сказала она. — То, что вы видите из окна — огород, цветов там нет. Но кругом много садов и мы получаем цветы от них. Вы должны прогуляться и посмотреть цветы у месье Женевре, он — садовод».

В тот день мы отправились туда, купили цветы и побеседовали с месье Фредом Женевре. Он был самым пожилым в семье, но по своим манерам мог бы стать лидером в любых обстоятельствах. Он уделил нам время, мы осмотрели его дом и полюбовались видом на долину внизу, иногда просматривалась и вершина Монблана.

Приехав в Белле, мы предполагали остановиться на день-два, но окружающая местность была такой захватывающей! Мы разъезжали по окрестностям, и в нас все больше и больше вселялся невероятный энтузиазм. Мы решили не присоединяться к Пикассо на Антибах и послали ему телеграмму: «Остановились здесь, по крайней мере, пока что на время». Затем Гертруда написала ему, что остаемся в Белле на все лето.

Как-то месье Женевре, к которому мы пришли купить цветы, сказал, что нас хочет видеть баронесса Пьерло. Если мы сможем пересечь долину и приехать к ней в Беон, он приедет к ней в шато на велосипеде и там присоединится к нам. Так мы все и поступили. Баронесса стала нашим хорошим другом. В 1870 году отец мадам Пьерло оставил свой дом и приехал в Беон из Лиона, чтобы избежать ужасов войны. Ее третий сын погиб во время Первой мировой войны. Оба ее мужа умерли. Первый муж, армейский человек, был военным атташе в Швейцарии и Риме, второй — наполеоновский барон, унаследовавший существенное богатство, был директором музея в Крейле. Она помнила все. Гертруда часто повторяла: «Ее память может сравниться с моей». Ей было что помнить!

Около шато в Беоне находился дом XVII века, прозванный Сейе — винный погреб, где приготовляли вино. Мадам Пьерло предложила Гертруде устроиться там и работать хоть полдня, хоть весь день — спокойно и никто не потревожит.

Несколько лет мы проводили летнее время в Белле, пока нам не попался на глаза дом в Билиньине. До сих пор мы не могли найти ничего подходящего, но однажды, находясь в долине и подняв глаза вверх, мы увидели желанный дом. Гертруда сказала: «Мы едем туда, ты пойдешь и скажешь, что мы хотим занять этот дом». Я возразила: «Но может он не сдается». Она сказала: «Занавески шевелятся». «Что ж, — ответила я, — это доказывает, что там живут».