– Если она тебе нравится,- улыбнулся Петроний,- возьми ее. Мне это будет приятно.

Сен-Жермен вытянул руку, существо казалось живым. Оно словно прикидывало, можно ли спрыгнуть с ладони, его поддерживающей, или лучше не рисковать.

– Ты любишь изящное, ты коллекционируешь такие вещицы. У тебя останется обо мне какая-то память.- Римлянин описал рукой полукруг.- Нерон наверняка присвоит все это. Кровь уже перестала его смущать.

Послышался стук в дверь, мужчины вздрогнули.

– Это Мирта и дети,- буркнул смущенно Петроний.- Входите же, я вас жду!

Мирта оделась изысканно, как на вечерний прием. Ей очень шло зеленое одеяние из индийского шелка, перехваченное в талии пояском. Прозрачную и почти невидимую накидку, укрывавшую ее плечи, удерживала золотая застежка, она чуть подрагивала при ходьбе. Женщина держалась непринужденно и, подойдя к мужу, устремила на него спокойный полувопросительный взгляд.

Дети нервничали. Девочка лет девяти была очень бледна, она тут же схватила отца за руку. Шестилетний мальчик остался у двери и, когда отец поманил его, отвернулся, вытирая глаза кулачком.

Одной рукой прижимая к себе дочь, Петроний двинулся к сыну.

– Марцелл,- сказал он серьезно и ласково.- Страшное позади. Солдаты ушли. Они не заберут ни тебя, ни Фаусту. Мы с мамой тоже останемся здесь. Они хотят нас забрать, но мы их надуем.- Спазм, перехвативший горло, мешал ему говорить.- Сейчас я угощу вас вином. От него и тебе, и сестренке, и маме захочется спать, вы пойдете и ляжете… совсем ненадолго.- Почувствовав, как шевельнулась Фауста, он наклонился и поцеловал ее в теплый пробор.- Шесть лет это не так уж много, Марцелл, но я хочу, чтобы ты держался как взрослый.

Марцелл повернулся и, разрыдавшись, уткнулся лицом в отцовский живот. Фауста, исполненная решимости вести себя лучше, чем брат, попробовала усмехнуться, но по щекам ее заструились слезы, а нижняя губа предательски затряслась. Подошедшая Мирта встала возле нее и обхватила мужа за шею.

Сен-Жермен пожалел, что не решился уйти, поддавшись на уговоры. Чужаку не пристало быть соглядатаем горя близких людей. Он отвернулся, сосредоточенно разглядывая этрусскую статуэтку.

Первой опомнилась Мирта; лицо ее оставалось спокойным, хотя глаза увлажнились. Она обвела языком пересохшие губы и хрипло сказала;

– Что ж, муж мой, где же питье? Нет смысла затягивать это.

Петроний, двигаясь медленно, словно во сне, повернулся к конторке.

– Здесь…- собственный голос показался ему чужим, он кашлянул.- Тут немного, но каждому хватит.

Мирта взяла чашу.

– Это… связано с чем-нибудь неприятным?

– Что? – спросил Петроний, делая вид, что не понял вопроса.- Оно, кажется, немного горчит, но это проходит.

– Петроний,- она чуть возвысила голос.- Ответь.

Он произнес с большим напряжением:

– Меня уверяли, что это не больно и вскоре навеет сон. Ты и так достаточно натерпелась, чтобы я…- Советник осекся, наблюдая, как она пьет.- Мирта, мы жили вместе, но розно. Ты хотела покоя, я же его никогда не искал, но всегда ценил тебя и искренне сожалею. Мне тяжело видеть, что мое безумие довело тебя до…- Нет, не то хотел он сказать ей, совсем не то, но она, кажется, поняла недосказанное. Мирта передала мужу чашу и на мгновение прильнула к нему.

– Не имеет значения, дорогой. Рано или поздно смерть приходит ко всем. Я рада, что ты не оставил нас во власти тирана.- Она взглянула на притихших детей.- Ну же, Фауста, Марцелл, хлебните вина. Отец его сам для вас приготовил.

Мальчик взял чашу первым и быстро отпил из нее.

– Кислое,- сказал он, вытирая губы тыльной стороной кисти.

– Зато крепкое,- ласково произнесла Мирта.- Это хорошее вино.- Она положила ладонь на плечо сына.- Скоро я отведу тебя в спальню и посижу с тобой, пока ты не уснешь.

Фауста смотрела в чашу.

– Отец, там осталось совсем немного. Тебе может не хватить.

Петроний нежно провел ладонью по светлой, только-только начинавшей темнеть головке.

– Не волнуйся, родная. Я найду, чем утолить свою жажду.- Теперь и его охватило спокойствие. Пропасть между ним и семьей все разверзалась, и рке никакими силами нельзя было повернуть события вспять.- Я вас всегда любил и люблю,- сказал он, забирая у девочки чашу, потом опустился на колени и обнял детей. К тому времени, как придет его черед, тела их станут холодными и недвижными. Пути назад не было. Петрония кольнуло чувство вины. Ему отчаянно захотелось как-нибудь оправдаться, сказать им, например, что однажды они все поймут и… Он покраснел от смущения. До него вдруг дошла вся нелепость вскочившей в голову мысли. У них уже не будет времени, чтобы что-то понять. Медленно поднявшись с колен, Петроний поцеловал жену. Их губы встретились и разошлись – так они целовали друг друга на ночь. Они были просто товарищами, и никогда не испытывали от этого каких-либо неудобств.

– Нам пора, дорогой. Тебе еще многое надо сделать, и наше присутствие будет тебя стеснять.- Мирта слегка улыбнулась, потом повернулась к детям: – Идемте же, Фауста, Марцелл. Мы погуляем в саду, я расскажу вам сказку, а там придет время ложиться…- Она повела сына с дочерью к выходу, не взглянув больше на мужа.

Когда дверь закрылась, Петроний потер ладонью лицо и судорожно вздохнул. Потом, овладев собой, поднял чашу.

– Сен-Жермен,- сказал он, глядя на мускулистого Атласа,- прости мне это кощунство.- В следующее мгновение чаша ударилась о пол и превратилась во множество разлетевшихся по кабинету осколков.

Пока Петроний с ведомыми только ему одному целями копался в позолоченном шкафчике, Сен-Жермен оставался недвижен. Сердце его ныло, но говорить ничего не хотелось. Да и что тут можно было сказать? Гордый римлянин больше нуждался в молчаливой поддержке, чем в проявлениях никчемного сострадания. Скоро все кончится, но самое трудное было еще впереди.

– Ночью они умрут,- проронил Петроний совершенно обыденным тоном, вновь направляясь к двери. Происходящее казалось ему нереальным, словно вместо него действовал кто-то другой.- Это все равно случилось бы через день или два.- Он хлопнул в ладоши и приказал опечаленному рабу: – Позови Ксенофона.

Сен-Жермен кашлянул.

– Мне тоже пора. Если ты хочешь услышать мою игру, я должен настроить арфу.- В какой-либо сложной настройке великолепный египетский инструмент ничуть не нуждался, но ему хотелось побыть одному. Плакать он давно уже не умел, а горечь внутри все копилась, ей надо было дать какое-нибудь разрешение. Арфа может утешить, она – преданный друг.

– Еще одна вещь, и я отпущу тебя, Сен-Жермен.- Римлянин усмехнулся.- Не так уж давно в приемной моей толпились сенаторы и генералы. Я не отказывал никому. Где они все теперь? Никто за меня не вступился!

– Возможно, никто и не знает о твоем положении,- неуверенно предположил Сен-Жермен.