— Отвали. — бурчу я, прекрасно понимая, что даже его «Дура» в данной ситуации — комплимент. — Вижу, прет на меня махина. Чего, думаю, прет?! Вот я и полезла.

В десятке метров от нас ухает мина, обдавая нас фонтаном грязного снега, и мы инстинктивно пригибаемся, матерясь сквозь зубы.

— Займемся их прикрытием? — предлагаю я. — В паре сотен метров от завода они расставили бортовики с минометами и турелями.

— Расхерачим. — выносит вердикт Марат, и мы устремляемся на поле боя, ракетами врезаясь в воздух Безмолвия, поминутно уклоняясь от наведенных на нас стволов, и полосуя автоматными очередями направо и налево.

Наша артиллерия молчит. То ли все наши минометы выведены из строя, то ли просто прекратили стрелять, опасаясь попасть в своих. Лишь зенитка продолжает огрызаться огнем на приближающиеся к заводу грузовики, рубя их на части точными очередями. Зато вражеские минометы бьют вовсю, целясь за стену завода, и по укреплениям, расположенным на самой стене. Смотровой площадки больше нет, навсегда умолкли несколько пулеметных турелей, установленных на стене, а мадьяровцы продолжают стрелять, не обращая внимания на то, что очень часто их мины рвутся в опасной близости от своих же солдат, идущих на приступ.

Странная эта война… Что-то среднее между средневековой бойней, когда бойцы шли на приступ лишь с мечами и щитами, и высокотехнологичной войной, с тяжелой техникой, самоходными орудиями и т. д. Артиллерия есть и у нас и у противника, но ударная сила все равно люди. А уж чем они вооружены — копьями, или «Калашами» — не так уж и важно.

Для полного сходства со штурмом средневековой крепости не хватает только лучников, осыпающих врага горящими стрелами. Но вместо них у нас, пожалуй, минометчики, стрелы которых жалят несколько больнее.

Из раскуроченных ворот завода выдвигается громадина нашего БТРа, усыпанная солдатами, направо и налево поливающих огнем из автоматов все живое. А за ним!.. Матерь Божья, вот уж чего не ожидала увидеть, так это «Ланд Круизера» Сырецкого, из каждого окна которого выглядывает ствол УЗИ, или «Калаша». Бодрый бас Петра Михайловича разносится по всему полю боя, призывая «Не отступать и не сдаваться!», «Бить врага до последнего» и т. д., а иногда выкрикивающий чисто русские проклятья, когда вражеская мина разрывалась в опасной близости от него, или автоматная очередь ложилась в самую дверцу. И это я, видите ли, решила поиграть в дедушку Ленина?!

— Ира! Сзади! — кричит Марат, и я, оборачиваюсь, успеваю заметить метрах в пяти направленный мне в голову ствол винтовки. Успеваю отметить даже то, что мой противник без костюма, и целит в меня через ночной прицел.

Молниеносно ухожу вправо — зрачок винтовки смещается за мной. Пригибаюсь — враг не спешит нажать на курок, ждет, когда со стопроцентной уверенностью будет знать, что цель не уйдет. А цель — это я, черт возьми! Замираю на месте, провоцируя его на выстрел. Парень волнуется. Тяжело и хрипло дышит, глаз, смотрящий на меня через прицел, подергивается в нервном тике. Понял, сволочь, с кем имеешь дело? Да я таких как ты на завтрак ем, в прямом смысле слова!

Его палец чуть сильнее давит на курок — он готовится выстрелить, но все еще поится моего молниеносного броска, которым я без труда вырвусь с линии огня. Я чуть смещаюсь влево — совсем чуть-чуть, но очень резко и неожиданно, и нервы парня не выдерживают. Он давит на курок, дернув винтовку влево, вслед за мной. Зря! Секунда, и я уже в прежнем положении, а пуля со свистом рассекает воздух там, где только что находилась моя голова. Надо отдать должное стрелку — последний в своей жизни выстрел он сделал великолепно, но… Промахнулся.

Разделявшие нас пять метров я преодолеваю в пол секунды, и резко рублю ребром ладони по его кадыку. Парень падает, захлебываясь собственной кровью. Извини, дорогой, но тебе и так не долго оставалось. Сколько ты в Безмолвии без костюма? Час? Два? Больше? Я просто облегчила тебе смерть.

Оглядываюсь, оценивая, насколько изменилось положение за те секунды, что я потратила на этого недоделанного снайпера. Не сильно. Вот только Марата больше нигде не видно. Ушел, сволочь, оставив меня на прицеле винтовки. Даже не удосужился проверить, справилась ли я. Настолько верит в меня? Ему настолько безразлично, умру я, или останусь в живых? Или он хочет моей смерти? Нет, в таком случае он не предупредил бы о грозящей опасности. Толя, или Сергей, обязательно прикрыли бы мне спину, да и я поступила бы так же. А этот бывший мародер просто умчался куда-то, бросив меня на поле боя.

Впереди оглушительно взрывается грузовик с минометом. По крайней мере, становится ясно, куда умчался Марат. Обидно, блин, я, ведь, тоже хочу что-нибудь сегодня разнести. Поквитаться с Мадьяром за ту встречу в Безмолвии.

Здесь народу становится меньше. Если позади меня идет жестокая сеча, в которую вклинился и Толя, ведущий мобильный отряд — элитное подразделение завода, наших лучших парней, то впереди — лишь несколько десятков человек, охраняющих четыре — пять грузовиков, обеспечивающих прикрытие артиллерией, да открытый джип со скорострельным пулеметом, являющийся главным оборонным звеном этой импровизированной батареи.

И он, как раз, едет на меня, не прекращая стрельбы разворачивая турель в мою сторону… Уклон, прыжок, перекат… Пулеметная очередь ложится под моими ногами, а я вновь на ногах, и несусь навстречу джипу, спешно разворачивающим пулемет в обратную сторону. Прикидываю свою скорость, скорость, с которой солдаты поворачивают громадину турели… Результат благоприятный… Не для них.

Свернув в сторону перед самым джипом, едва не угодив ему под колеса, и пропустив пулеметную очередь над своей головой, я запрыгиваю в кузов, одновременно выхватывая данный мне Маратом пистолет. Первый выстрел приходится в голову ближайшего солдата, снеся бедолаге половину лица. Второй уходит в молоко — мадьяровец успевает поднырнуть под мою руку, поймав ее в захват. Думаешь, что справишься с женщиной? Удачи…

Джип петляет из стороны в сторону — водитель, совершенно забыв о дороге (которой, в принципе, и так нет), одной рукой удерживает руль, а другой пытается прицелиться в меня из «Макарова». На ходу, по колдобинам наста Безмолвия, да еще и стараясь не попасть в своего… И тебе удачи.

Я падаю на спину, опрокидывая держащего меня в захвате солдата на себя — пусть на время побудет моим живыми щитом, одновременно выставляя вперед колено. Беднягу выгибает дугой, когда я упираюсь коленом ему в спину, и теперь уже он, а не я, пытается освободиться, чтобы выхватить из кобуры пистолет.

Не успеешь, бедолага… Я впиваюсь зубами в его шею, перекусывая шейную артерию. Фонтан крови бьет мне в лицо, и я непроизвольно ослабляю хватку, обхватывая губами этот источник живительной энергии. Источник силы бегуна…

Водитель кричит в суеверном ужасе, видя, как ворвавшаяся в его машину женщина, словно обезумевший зверь сосет кровь его товарища. О, батенька, да вы, видать, не местный. Не слышали легенд о бегунах, ходящих среди мародеров. То мы приходим по ночам, тихо врываясь в землянке и высасывая всю кровь до последней капли, то подкарауливаем вышедших на охоту, и вырываем им сердца, подчиняя, таким образом, себе их души. У каждого из нас есть ожерелье из ушей наших жертв, а больше всего мы любим кровь новорожденных младенцев.