Я подержала в руках свитер. Теплый и мягкий, и совсем не колючий, надо же…

Осторожно ступая, обошла комнаты, трогая мебель и восхищаясь. Без нервирующего присутствия хозяина я смогла оценить красоту апартаментов. Мебель, ткани, ковры. В углу даже имелся небольшой охладительный шкаф, забитый дорогими продуктами. Но их я рассматривать не стала, захлопнула дверцу и даже отошла подальше. Дома наемся.

Закатав рукава и подобрав подол, я уже привычно набрала ведро воды. Тряпку пришлось взять новую, старой почему-то на месте не оказалось. Похоже, Вандерфилд ее просто выкинул! Поражаясь жуткому расточительству богачей, я приступила к уборке. Вещи Вандерфилда, поколебавшись, убрала в шкаф, аккуратно развесив на плечиках. Тонкая ткань мужской рубашки пахла льдом и темнотой, и от этого у меня кружилась голова и дрожали руки.

Стараясь не дышать, я сложила некоторые вещи в пустую корзину для грязного белья и задумалась, не входит ли в мои обязанности стирка. Пока Эш ничего об этом не говорил, впрочем, мы ни разу нормально и не разговаривали. И кто-то ведь должен стирать?

Заглянув в огромный шкаф и убедившись, что одежды у наследника династии хоть отбавляй, я решила, что без стирки он пока переживет.

Наводить порядок в тишине и спокойствии оказалось делом быстрым. Уже через два часа полы и все поверхности радовали отсутствием пыли, ванная комната сверкала, а учебники выстроились аккуратными рядами на полках.

Кровать я тоже застелила, заменив белье и накрыв пледом и стараясь не думать, что происходит на этом матрасе по ночам. И кто делит подушки с белобрысым гадом. Может, та самая красотка с бантом? Потому у нее и был ключ?

— Вот это мне точно неинтересно, — буркнула я, припечатывая рукой угол пледа.

Из-под ножки кровати белел лоскут, и вытащив ткань, я с удивлением узнала ту самую испорченную мною рубашку. Похоже, Эш просто пнул ее ногой в тот день, и она залетела под кровать!

Я погладила тонкий шелк. Нежный, прохладный, ласковый. Так и льнет к пальцам. И темный след от утюга совсем небольшой, на краешке полы. Заправь в брюки — и не видно, носи да радуйся! Вот только это не для сноба Вандерфилда.

Потоптавшись в нерешительности, я аккуратно сложила рубашку и сунула в свою сумку. Спрошу у тети, как свести пятно, она в таких делах мастерица. И верну Вандерфилду, пусть подавится!

С чувством хорошо выполненного долга я вернула ведро на место, вымыла руки и покинула чужие комнаты. Сжала ключ, размышляя, что мне с ним теперь делать. Может, надо вернуть девушке с бантом? Но я не знаю ее имени, да и искать не хочу. Лучше отдам самому хозяину в понедельник.

А теперь — домой!

* * *

Мне повезло, успела на последний вагончик, катящийся от академии к ажурной ограде. Первые учебные дни в ВСА показались мне вечностью. И выйдя на порог в своей куртке и старой шапке, вдохнув вкусный студеный воздух, я с удивлением поняла, что за стенами по-прежнему поздняя осень.

Вагончик довез меня до заброшенного сквера, за которым темнели приземистые дома. Я пролетела знакомой с детства улицей и ворвалась в дверь, которую открывала тысячу раз.

— Тетя, дядя! Я дома! — закричала с порога.

— Тина! — ахнула тетушка, появляясь из кухоньки. — Девочка моя! Приехала! Истощала! Побледнела! Совсем-совсем плоха стала! Заморили девочку знаниями!

— Маргарет, хватит причитать! — гулко отозвался дядя, выкатываясь в коридор на своем кресле. И тут же протянул руки, раскрывая объятия. Я бросилась в них, ощущая, как уходят все неприятности и печали. Так было всегда — здесь, за защитой этих стен и этих рук, любые беды казались мне незначительными и легкорешаемыми.

После дяди я обняла тетушку, стерла с ее пухлой щеки слезинки.

— Ну, зачем ты плачешь, я ведь дома! И ужасно проголодалась!

— Мы думали, что ты приедешь лишь утром, — засуетились родственники. — Суп будешь?

— Да! — завопила я.

Мне до дрожи хотелось горячего, соленого, перченого и чего угодно, что не булки и каша!

Тетя всплеснула руками и потащила меня к столу, суетясь и причитая. Заплясал желтый огонь под кастрюлькой, и уже через несколько минуту передо мной возникла огромная тарелка исходящего паром супа, а рядом легла краюшка ржаного хлеба, натертая солью. Тетя и дядя знали, что я с детства обожала грызть именно хлебный край, и всегда оставляли мне это лакомство. На миг вспомнился холодильный шкаф Вандерфилда, пачки дорогих сыров и окороков, южные фрукты, которым я даже не знала названия, и другие деликатесы.

Мотнула головой и с наслаждением сунула в рот первую ложку.

— Вкуснятина! — с восторгом промычала я.

— Оголодал ребенок, отощал! — снова запричитала тетя.

— Просто соскучилась по твоей похлебке, — успокоила я. Жаловаться родственникам точно не буду.

— Ты уже научилась заклинаниям? — с горящими глазами и шепотом протянула тетушка.

— Дай девочке поесть, — вмешался дядя, но я видела, что и ему интересно, как прошли мои дни в академии. Так что, прикончив тарелку супа и уже лениво поедая вторую, я начала рассказывать. Говорила о чудесных картинах-указателях, о солнечной Тензии и моих соседках — Шелли и Брин. А еще о цветке, созданном Томасом, и забавном занятии «погружении в пустоту». В общем, обо всем, что можно было рассказать родственникам, не опасаясь их расстроить.

— А тот старшекурсник, к которому тебя определили в помощницы? — вспомнила тетушка. — Вы поладили? Он тебя не обижает?

— Что ты, все прекрасно! — бодро отозвалась я. — Да мы и не видимся почти, а работы там на пять минут, не переживай! Смахнуть пыль влажной тряпкой — и все!

Тетя снова что-то закудахтала, я же уткнулась в тарелку, пряча лицо. А когда подняла голову, наткнулась на внимательный взгляд дяди. Меж седых бровей залегла тревожная складка, натруженные руки с узлами вен крепче впились в ручки самокатного кресла. Последние несколько лет дядя почти не мог ходить, потому и смастерил себе такое сиденье на колесах. Я послала ему улыбку, надеясь, что смогу обмануть дядину тревогу. В отличие от своей добродушной и наивной жены, Рафус Аддерли хорошо знал этот мир и не обольщался насчет тех, кто живет за оградой. И, похоже, моему довольному лицу и бодрым россказням он не поверил.

Но промолчал. Лишь горько сжал мозолистыми руками грубые подлокотники кресла и голову опустил.

— Кстати! — воскликнула тетя. — К тебе приходил парень, Тина! Искал тебя, спрашивал! Красавец!

— Какой парень? — удивилась я.

— Как же зовут… — тетушка наморщила лоб. — Совсем я плоха памятью стала… Он сказал, что ждал тебя много дней у статуи святому Фердиону. А потом решил узнать адрес у девушек, что крутятся у катка. Только они тебя не знали, но он решил не сдаваться, и вот! Йен! Его зовут Йен!

— Йен? — мое удивление переросло в изумление.