– Не знаю, титульного нет, а на последнем листе полностью не написано, только закорючка.

– Не вопрос, посмотрим подписи под другими документами и узнаем. Обратите внимание: ни свидетель Щетинин, ни следователь на поправку адвоката никак не отреагировали. Мы с вами пусть и не прочитали дело от первой до последней буквы, но просмотрели до конца хотя бы по диагонали. Вы помните, чтобы где-нибудь мелькнули слова о заведомо ложных показаниях Щетинина, запросы по месту его работы насчет дат пребывания в командировках в сентябре девяносто восьмого года, запросы в лечебные учреждения по поводу пребывания в стационаре в октябре?

– Не помню.

– И я не помню. Человек солгал на допросе, будучи предупрежденным об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, и все утерлись и смолчали. Адвокат попытался возникнуть, но дальше этого дело не пошло, в дальнейшем он никаких шагов не предпринимал. Если читать только очную ставку, то можно подумать, что следователь ошибся, в этом нет ничего необычного, именно для таких случаев и предусмотрена возможность вносить замечания в протоколы, и адвокат своим правом воспользовался. Но если вспомнить два предыдущих допроса, то получается странная штука: свидетель дважды лжет, потом случайно проговаривается, и тогда вместо него лжет уже следователь. Вернее, пытается лгать, но адвокат фактически схватил его за руку. О чем это говорит?

– Ну… – Петр немного подумал. – Наверное, о том, что поступила команда «брэк». Типа «не трогайте Щетинина, и будет вам счастье». Да?

– Возможно. А что Сокольников? Почему он, читая протокол, не обратил внимания на то, что следователь записал не так, как сказал Щетинин? Он ведь читал внимательно, даже заметил, что вместо «не могу» следователь написал «не хочу». Как вы думаете, насчет каких обстоятельств Сокольников не мог давать объяснения в присутствии Щетинина? И почему не мог? Боялся?

– Вот же вопросы у вас, Анастасия Павловна! Откуда я знаю почему?

– А вы придумайте. Вы – будущий писатель, фантазируйте, создавайте свою реальность, но так, чтобы она не отклонялась от правды жизни. Вы с Сокольниковым почти ровесники, попробуйте представить себя в роли обвиняемого на очной ставке. В какой ситуации вы сказали бы следователю, что не можете давать пояснения по какому-либо факту? Что вами должно было бы двигать, чтобы вы так себя вели? Страх вы уже назвали, а что еще?

– Данное кому-то обещание, – почти не раздумывая, ответил Петр. – Если бы я, допустим, дал кому-то слово о чем-то молчать, то я уперся бы насмерть.

– Даже во вред самому себе?

– Да, – твердо произнес он. – Поведение Сокольникова я могу объяснить, а поведение следователей – нет. Почему они позволили Щетинину лгать, если они такие честные и независимые? Почему прикрывали его? Выходит, все, что мы с вами сегодня услышали от Лёвкиной и Гусарева, тоже вранье?

Настя вздохнула.

– То, что мы сегодня услышали, было прекрасно отрепетированным и много раз сыгранным спектаклем, это же слепому видно. Гладко выстроенные фразы, выверенные словосочетания, реплики подхватываются очень вовремя, дополняя рассказ партнера. Полная видимость искренности и даже откровенности. И с кем? С незнакомыми людьми, которых они видят впервые в жизни? Смешно! Нам выдали добротную, хорошо продуманную легенду, но не потрудились сделать ее похожей на экспромт. Вероятно, рассказывали свою историю столько раз, что давно выучили наизусть. Я готова поверить, что Лёвкина и Гусарев и в самом деле знакомы с детства и не являются любовниками, это похоже на правду. Не знаю, что там с детством, но любовными отношениями там и не пахнет, это я могу сказать точно. И Лёвкина действительно доверяет своему помощнику, как никому другому. Муж Лёвкиной действительно служил в ФСБ, и ее отец тоже. А все остальное сомнительно. Мы с вами пока что гадаем, пора идти проверять.

Настин организм понял, что сейчас его снова начнут сгибать, корчить и распластывать по полу, и заявил о себе внезапным головокружением, словно предупреждая: будешь мной злоупотреблять – жестоко отомщу. Наверное, она сильно побледнела, потому что Петр при взгляде на свою наставницу перепугался и кинулся к ней.

– Вам плохо? Воды?

Она тяжело плюхнулась на стул и кивнула.

– Да, будьте добры.

От выпитого залпом стакана воды стало легче. Настя немного отсиделась, довольно быстро пришла в себя и аккуратно разместила капризное тело на полу рядом с таблицей. Они продолжили работать. Петр первое время то и дело бросал на Настю опасливые взгляды, видимо, боясь, что она начнет падать в обморок, но ничего эдакого не происходило, и примерно через полчаса он окончательно успокоился.

Фамилия… Опись… Протокол… Файл номер… Страница номер… Обвинительное заключение…

Фамилия… Опись… Протокол… Файл…

Фамилия… Опись… Протокол…

– Петр, а попробуйте сложить еще один пазл из того, что случилось с нами за последние три дня.

Уже светало, Петр измучился и хотел спать, а старая вобла почему-то бодра и весела. Ему было сначала очень интересно, потому и попросился остаться и продолжить работу, ему казалось, что вот-вот, еще пять минут, еще три минуты, еще один файл – и они найдут ответы на все вопросы. Но время шло, документ следовал за документом, Каменская ползала вокруг листа ватмана, в глазах у Петра началось мелькание, цифры и буквы расплывались, тем более что качество фотографий было плохим, а «эврики» все не слышалось…

И вдруг такие неожиданные слова. Что она имеет в виду? Его разговор с незнакомцем в среду, инцидент с ней самой в четверг, а что еще?

– Сложите эти два факта с тем, что мы услышали от Лёвкиной и Гусарева, – пояснила Каменская в ответ на его недоуменный вопрос.

– И что должно получиться?

– Не знаю. Придумайте. И на объявление смотреть не забывайте, – она ткнула длинной линейкой в ту сторону, где висел написанный им собственноручно плакатик об одних и тех же фактах, из которых можно составить совершенно разные истории.

Он устал, и мысли не желали собираться ни во что хотя бы относительно внятное. Кто-то хочет закопать поглубже более успешного конкурента. Это понятно. Кто-то, кто защищает этого конкурента, а может быть, и он сам пытаются противодействовать. Тоже нормально. А дальше… Дальше не получалось. Из того, что говорили вчера бывшие следователи, к первым двум кусочкам имели отношение только слова Гусарева о том, что у его босса, как и у любого бизнесмена, есть недоброжелатели. И что? Тоже мне, великое открытие!

– У фирмы фээсбэшная «крыша», они открыто это признают. Как вы думаете, Петя, человек, который передал вам заказ, об этом знал?

Петр так растерялся оттого, что Каменская впервые за все время назвала его Петей, а не Петром, что не смог быстро сообразить, о чем она спрашивает.

– Наверное, знал, – ответил он наконец. – В бизнесе всегда знают, кто кого крышует.