– Понятно. Стало быть, можем с полным основанием полагать, что очная ставка была проведена двадцать второго января. Щетинин этот где-то мелькал, как мне помнится…

– Так допрос же его есть, почти целиком изъятый, там одна страничка всего, вы только недавно записывали. И еще один, правда, тоже неполный, во втором томе. Вы забыли?

– Да нет, – Настя потерла ладонью лоб, – про допросы я помню, но было что-то еще.

Она посмотрела на часы и ужаснулась: почти девять вечера!

– Петр, вам домой не пора? – испуганно спросила она. – Я вас так задержала. Извините, увлеклась.

– А то, что вы сейчас подумали об этом Щетинине, – это важно?

– Кажется, это и есть та ошибка, которую мы искали. Но я не уверена.

– Вы сегодня еще будете работать, Анастасия Павловна?

– Обязательно. Мы же на самом интересном месте остановились. Теперь не успокоюсь, пока в голове всё не уляжется.

– А можно, я останусь и поработаю вместе с вами?

Настя скептически подняла брови.

– Останетесь до утра? Вы серьезно?

– Ну пожалуйста, Анастасия Павловна! Можно, я останусь, пока вы работаете, а когда будете спать ложиться, вызову такси и уеду. Хоть в три часа ночи, хоть в четыре! Правда, завтра утром все равно к вам ехать, вы же мне обещали субботу вместо четверга…

Н-да, кажется, поисковый азарт – болезнь заразная. Еще пять минут назад парню было скучно и тошно, а сейчас глаза загорелись, даже готов ночь провести без сна.

– Тогда давайте ужинать.

Она медленно и неловко поднялась с пола. Все тело болело и стонало.

– Разносолов не предлагаю, их просто-напросто нет, но мясо осталось. Будете?

Петр просиял.

– С удовольствием! Было очень вкусно. Значит, вы разрешаете остаться?

– Разумеется. Помощь мне не помешает. Да и баба Зоя порадуется. Если дело дойдет до сна, постелю вам на диванчике в кухне.

Она разогревала остатки мяса с овощами, раскладывала по тарелкам, жевала, почти не чувствуя вкуса, мыла посуду, пила кофе, а в голове постепенно складывалась картинка. Какой-то документ, не то справка от оперативников, не то ходатайство о продлении сроков, не то еще что-то, где указано, что свидетель Щетинин не может быть допрошен, так как находится в больнице… Протокол допроса Щетинина, неполный, в котором на какой-то оставшийся на изъятом листе вопрос следователя он отвечает, что «не мог» чего-то сделать, потому что с начала сентября и до конца октября находится сначала в командировке, потом в больнице… Протокол без титульного листа, у Насти в таблице все отмечено, она точно помнит, что смогла найти в обрывках показаний и в других документах только фамилию, инициалы, место работы и должность – заместитель директора какого-то фонда. Все это она вписала в соответствующую графу таблицы. Ни года рождения, ни адреса, ни сведений о наличии судимостей… И дату вписывала, самый конец октября.

Вроде все понятно, ничего подозрительного. Но вот ведь какая странность: почему-то через три месяца, ближе к концу января, Щетинина допрашивают снова, причем от этого допроса чья-то заботливая рука оставила только жалкий хвостик, и в этот же день следователь пишет доверенность на этапирование, то есть принимает решение о проведении очной ставки. Почему в январе, а не в октябре? Что такого стало известно следствию, что вдруг возникла необходимость перекрестной проверки показаний обвиняемого и свидетеля? И в чьих именно показаниях возникло сомнение, в показаниях Сокольникова или какого-то замдиректора какого-то фонда? Этих фондов и сейчас-то как собак нерезаных, а уж в девяностые – и вовсе не перечесть, и не обязательно это был действительно фонд, могла быть просто шарашкина контора или «отмывалка» с красивым названием. Знает Настя таких директоров и замов, навидалась достаточно. Да и Елисеев хорошую лекцию Пете прочел, судя по всему, так что Петя теперь тоже в курсе.

Так, теперь сама очная ставка. Пять листов текста на пишущей машинке. Это много. Это очень много. Если б от руки – другое дело, но на машинке – это до фига и больше. Значит, либо вопросов было много, либо не много, но сложных, и ответы на них давались абсолютно противоречивые. Что за вопросы? Ясно одно: следствию они казались в тот момент чрезвычайно важными. Или нет? Просто очередной трюк для создания видимости активной работы, чтобы не было явных провалов в датах, которые при прокурорской проверке вызовут недоумение: почему по делу в течение длительного времени ничего не делалось? Кто убирал из материалов очную ставку? Мать Сокольникова или следующий персонаж? И почему оставили последнюю страницу? Лист из описи изъят, убери весь протокол – и никто никогда не догадается. Хотя… До протокола судебного заседания они с Петром еще не дошли, надо посмотреть, упоминается ли там эта очная ставка. Если упоминается, стало быть, изымать ее целиком из дела бессмысленно, любой, кто возьмет на себя труд ознакомиться с ходом судебного процесса, имеет возможность обнаружить, что в ходе суда появилось то, чего не было на следствии, а этого быть не может и не должно. То есть случается, конечно, но тогда должны быть заявлены ходатайства одной из сторон, обвинения или защиты, о допросе или о приобщении нового доказательства, потом суд должен вынести решение об удовлетворении этого ходатайства, разговоров много – и все должны быть в протоколе. Если что-то убирать из материалов следствия, но пренебречь материалами судебной стадии, то могут ведь и заметить: а вот новое имя появилось, на следствии не фигурировало, процедура в судебном заседании не соблюдена, стало быть, что-то не так. И пошло-поехало! Если же факты, фигурировавшие в ходе очняка, имели значение для решения по делу, то они не только в протокол заседания, но и в приговор попали, более того, с точной ссылкой на протокол очной ставки и с указанием тома и страниц дела. Даже если убрать протокол полностью вместе с соответствующим листом описи, при желании и определенной внимательности можно докопаться.

Надо проверять. Надо всё проверять. Бедный, бедный Петя… Зато у нее, Анастасии Каменской, сегодня праздник и именины сердца!

Настроение резко скакнуло вверх и сделало кульбит: ей вдруг захотелось быть великодушной и доброй.

– У вас с покойной Ксюшей были общие знакомые? – спросила она.

– Если только чисто теоретически, – грустно усмехнулся Петр. – Из числа сокурсников.

– Вы можете им написать и выяснить, с кем Ксюша общалась в последние месяцы перед смертью? Не по телефону, а именно в соцсетях. Если найдете тех, с кем она переписывалась более или менее активно, попросите скинуть вам скрины их переписки. Или просто копии ее сообщений. Все подряд не надо просить, там наверняка много личного и ни для кого, кроме участников разговора, не предназначенного, нас интересуют только определенные вопросы. Шансов маловато, я понимаю, Ксюша почти год как умерла, переписку с ней могли стереть за ненадобностью. Но вдруг у кого-то осталась. Попробуете?

– Вы думаете, она кому-нибудь рассказывала, откуда у нее флешка?