Первая мысль Джеммы была о нем – каждое утро. По ночам она часто вставала, выпутываясь из объятий Оливера и с тревогой подходила к кроватке, склонялась, прислушивалась к дыханию ребенка. Он дышал мерно и легко, и она успокаивалась, чтобы ровно через час снова проснуться и прислушаться. Звук его дыхания был для Джеммы непрекращающимся чудом.

Карлайл почти не плакал и не хныкал, как другие дети, – новоявленная бабушка Кэтрин удивлялась. Возможно, дело было в том, что Джемма чувствовала все его желания еще до того, как они начинали возникать в его маленькой голове. Она читала его лицо, его движения как давно изученную наизусть книгу. Одно слабое шевеление губ – и она подносила сына к полной, налившейся молоком груди. Один взгляд – и вот она протягивала и вкладывала в крохотные ручонки заинтересовавший его цветок, листик, лоскуток ткани. Джемма была неутомима, готовая каждую минуту качать, развлекать, кормить… Ее терпение, раньше бывшее весьма скудным, нашло какой-то скрытый, почти бесконечный резерв. Вся семья только диву давалась.

Впрочем, терпение Джеммы распространялось только на Карлайла. К замечаниям со стороны матери она была все так же глуха. Она игнорировала советы, не пеленала сына туго, как того требовали правила, и кормила не по часам. На все у нее был только один ответ – вздернутый подбородок и ревнивый жест, которым она прижимала к себе свое дитя.

Вечерами Джемма долго качала кроватку. Карлайл никак не хотел засыпать, он не сводил глаз с материнского лица. Тогда Джемма начинала напевать колыбельную. Эта мелодия была ей знакома, только она так и не вспомнила, откуда. Джемме всегда становилось досадно, что ее голос не может передать все великолепие музыки, звучащей у нее в голове. Музыка вилась, задумчива и нежна, и словно рассказывала о чем-то Джемме, а Джемма пыталась пересказать Карлайлу, как могла…

Наконец глазки сына закрывались, и Джемма еще долго смотрела на него. Ей казалось, что в этом маленьком дышащем существе слились ее прошлое и будущее.

И лишь одному человеку в доме с каждым днем жизни Карлайла становилось все хуже. Оливер с тоской вспоминал те дни, когда глаза Джеммы смотрели на него с нежностью, с любопытством, с заботой – да с любым выражением, но ведь смотрели! Он забыл те ночи, когда молодая жена улыбалась во сне, но не ему. Забыл, как Джемма была отстраненна и задумчива временами, как упускала нить разговора. Оливеру казалось, что раньше она принадлежала ему без остатка. Услужливая память латала воспоминания, штриховала их и выдавала картину безоблачной, неомраченной идиллии, которая царила между супругами до рождения их первенца. И молодой отец не мог прогнать от себя мысль, что Карлайл украл самое дорогое, что было у него.

Даже с Кэтрин, такой понимающей и такой любящей своего зятя, Оливер не мог поговорить по душам. Казалось, что женщины в доме – Джеральдина, Кэтрин и Джемма – просто обезумели с появлением крошечного малыша. Шли месяцы – все по-прежнему крутилось вокруг него. Дедушка Уильям и то появлялся в гостиной или спальне только для того, чтобы понянчить правнука. А Оливеру доставался дружеский кивок.

Возможно, сам Оливер и не отдавал себе в этом отчета, но такое поведение было похоже на отношение к нему в родительском доме. С самого детства этот мальчик был предоставлен многочисленным нянькам, а потом и учителям, призванным сделать из него достойного наследника отцовского состояния и фирмы и не способным заменить родительское внимание и тепло. Миссис Аделаида Хорни была занята просветительской и благотворительной деятельностью, сам мистер Джозеф Хорни почти не появлялся в своем роскошном особняке в центре Эдинбурга. Оливер и его младший брат Бенедикт не видели родителей неделями. Однако брата Бенни это не особо беспокоило, он был всем доволен, особенно количеством игрушек. С возрастом игрушки менялись, на смену игрушечному паровозику приходил вороной пони, а за ним и первый автомобиль. Дети Хорни выросли: Бенни был рад, что теперь может кутить, сорить деньгами направо и налево, Оливер же тяготился скорым вступлением в правление фирмы. В тот день, когда отец наконец озвучил свое желание сделать Оливера своим наследником, Оливер понял, что это его звездный час. Он может согласиться – и всю жизнь прожить как отец, не видя ни жены, ни детей, а только столбцы цифр и подобострастные рожи подчиненных. И он отказался, вывалив отцу первый и единственный раз ворох своих мыслей и обид, накопившихся за время одинокого богатого детства и юности. Уходил он, проклинаемый отцом, внутри злорадствуя, что теперь отцу придется в кои-то веки помучиться с сыном: нет, не с ним, а с младшим Бенни, который имел все возможности за пару лет погубить процветающее дело отца. Сам же Оливер открывал новую страницу своей жизни, покинув Эдинбург и переселившись как можно дальше, хотя и в пределах острова, от родителей и всего, что было связано с ним прежним. Все, что, по большому счету, осталось у него, было его внимательностью и обаянием, которое как в детстве, так и теперь позволяло ему очень быстро входить в доверие, нравиться людям. Он встретил Джемму, и в душе затеплилась надежда, что теперь все может быть лучше, намного лучше.

Сейчас, с горечью глядя на собственную жену, он содрогался при мысли, что его снова бросили, теперь уже навсегда.

– Ну-ну, не надо так драматизировать! – привел его как-то в чувство голос миссис Китс, раздавшийся посреди невеселых раздумий.

Магазинчик Оливера «Хозяйственные товары Хорни» стоял на соседней улице с таверной Китсов «Гарпун», и в последнее время Оливер все чаще заходил обедать не домой, а сюда. Мюриэл Китс искренне его любила и все время сожалела, что он достался в мужья не Бетси, а этой выскочке Донован, которая к тому же этого не ценит. Тем не менее, после второй пинты стаута выудив причину его черной грусти, миссис Китс решила успокоить молодого Хорни.

– Оливер, милый, вы просто очень молоды, – продолжала миссис Китс. – Вы наоборот должны радоваться, что Джемма стала такой заботливой матерью вашему сыну! С ее характером это даже поразительно. Никто и не мог предполагать… ммм, то есть я хочу сказать, вы же знаете ее лучше всех, вот вам и удивительно это… В общем, женщина всегда меняется с появлением ребенка. Он такой маленький, ему так нужны забота и внимание. Наверняка ваша мама крутилась вокруг вас круглые сутки, а ваш папа ревновал ее…

Миссис Китс поправила пару вылезших из прически шпилек, ненароком взглянув на лицо Оливера. В городе никто не знал до сих пор, где родители Хорни – и вообще откуда он такой взялся. Только Джемме, да и то без подробностей, он рассказал свою историю. Сейчас любопытство Мюриэл тоже не было вознаграждено, Оливер промолчал, только на его красивом лице отразилась тщательно скрываемая досада. Миссис Китс, поняв, что рассказа она не услышит, снова заговорила:

– Если бы вы только видели, как Джон бесился, когда я суетилась вокруг своих девочек! Прямо черный ходил. А теперь что? Видите, какие они выросли. И ваш вырастет. Думаю, это того стоило!

Словно в ответ на материнские слова, в таверну впорхнули Бетси и Маргарет. Точнее, впорхнула только Бетси, Маргарет последовала за ней, громко стуча подошвами. Увидев Оливера, Бетси вспыхнула, и от этого стала еще краше. Румянец залил ее нежные щечки, на губах-вишенках заиграла улыбка. Оливер привстал и поклонился девушкам. Мюриэл Китс смотрела на них с удовольствием.