— Какая у вас машина? — спросил он.

— «Фольксваген» 1974 года выпуска.

— Мне кажется, вы точно знаете, чего хотите.

— Надеюсь, что это так, — сказала я.

— Вы здесь по поводу миссис Салливан?

— Да.

— Давайте пройдем в мой офис. Если люди увидят, что я здесь, у меня не будет ни минуты покоя.

Я последовала за ним через автосалон вверх по лестнице. Когда мы дошли до его офиса, он открыл дверь и отступил в сторону, пропуская меня внутрь. Комната была обставлена просто — деревянный стол на прямых ножках, кушетка, три кресла и белые стены, на них множество черно-белых фотографий хозяина с различными местными знаменитостями. Кромвеллская торговая палата наградила его грамотой за отличную работу. Мебель, возможно, осталась еще с тех пор, когда он начинал свой бизнес.

— Вы окончили колледж? — спросил он, после того как обошел стол и сел в кресло.

Я села напротив него, опустив сумку на пол.

— Нет. Я окончила только два семестра колледжа, но это не важно.

— Во всяком случае, больше, чем я. Мой отец зарабатывал на жизнь рытьем котлованов и не скопил ни цента. Когда я учился в выпускном классе, он погиб в автокатастрофе. Тогда целую неделю лил дождь, шоссе было скользким, как стекло, и он сорвался с моста. Я был старшим из четырех братьев, и мне пришлось начать работать. Одной из заповедей, которые внушал мне отец, было никогда не заниматься физическим трудом. Он ненавидел свою работу и говорил мне: «Сынок, если хочешь заработать деньги, найди себе такое занятие, чтобы тебе надо было принимать душ перед работой, а не после нее». Он считал, что всегда можно нанять кого-нибудь для физического труда, и я до сегодняшнего дня следую его совету.

— Почему вы стали заниматься продажей машин?

— По необходимости. В конце концов все наладилось, но вначале ничто не предвещало успеха. Единственным человеком, который взял меня на работу, был Джордж Бликенстаф, владелец местной компании «Форд». Он был старым другом нашей семьи и, я думаю, пожалел меня. Я начал продавать автомобили, когда мне исполнилось девятнадцать. На дворе стоял 1925 год. Не могу сказать, что я был в восторге от этой работы, но по крайней мере мне не приходилось работать руками. У меня открылся талант к коммерции. Спустя четыре года биржа лопнула.

— Это, должно быть, подорвало бизнес.

— В каких-то областях да, но наш не особенно. Мы всегда были мелкими сошками и не получали таких прибылей, как большие компании. К тому времени как наступила Депрессия, у меня дела шли достаточно хорошо, во всяком случае, по сравнению со многими другими. Я уже стал старшим продавцом у Бликенстафа. Я словно родился для того, чтобы этим заниматься. Конечно, я гордился собой и считал, что заслуживаю собственной компании.

— Тогда вы и купили эту компанию?

— На это ушли годы. Проблема была в том, что каждый раз, когда у меня в банке скапливались деньги, происходило что-то такое, что сдувало мои паруса. Я оплатил обучение братьев в колледже и почти рассчитался за домик моей матери, но тут она заболела. Одного счета за лечение в больнице было достаточно, чтобы лишить меня большей части моего состояния. Потом расходы на похороны и памятник, и я стал банкротом. Я женился в тридцать два года, и женитьба снова выбила меня из колеи, потому что семья тоже требовала вложений.

— Но вы проявили стойкость.

— О да, даже больше того. К 1939 году я понял, что происходит. В ту минуту, когда Германия захватила Польшу, я уговорил старика Бликенстафа запастись шинами, запчастями и газолином. Он поначалу и слушать об этом не хотел, но я знал, что это был шанс, который нам нельзя упустить. Я не сомневался в том, что Соединенные Штаты не останутся в стороне от войны. Любому дураку это было понятно — кроме него, конечно. Я знал, что придет время, когда дефицит станет неизбежным, и это может только ударить по нам. Он спорил со мной, но я был уверен в своей правоте и не сдавался. Моя интуиция меня не подвела. Когда началась война, в округе не оказалось другого дилера, который был бы столь предусмотрительным. К нам отовсюду приезжали люди и умоляли продать им газолин и шины, и их просьбы звучали для меня как музыка. Я говорил, что буду счастлив помочь им за соответствующую плату. Наше дело было обеспечивать клиента товаром и сервисом, и если Чет Креймер своим трудом смог заработать несколько тысяч баксов, что здесь плохого? Но Бликенстаф был другого мнения. У него на войне погиб сын, и он считал достойным порицания (именно так он и выразился: «достойным порицания»!) извлекать прибыль в то время, когда все эти парни жертвовали своими жизнями. По правде говоря, он устал, и ему пора было отойти в сторону.

— И вы купили у него компанию?

— Нет, мэм. Я купил франшизу на «Шевроле» и, когда старикан в 1945 году закрыл свое дело, скупил акции его компании по несколько пенни за доллар. Холодный расчет — да, но такова жизнь. Нельзя ничего добиться, если будешь бестолково суетиться. Составь план. Рискуй. Только так можно получить то, чего хочешь.

— А ваши братья? Кто-нибудь из них вошел с вами в долю?

— Нет. Все акции мои. Я ни с кем не делюсь. Я сделал для них достаточно, и теперь они самостоятельные люди. — Он поерзал в своем кресле и наклонился вперед. — Как бы то ни было, вы пришли сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Вы хотите знать о Виолетте Салливан?

— Да, но я также интересуюсь машиной. Не могли бы мы начать с нее?

Он сделал неопределенный жест.

— Не знаю, зачем Фоли купил эту машину: ведь у него не было денег. Должно быть, хотел загладить свою вину перед женой. У Салливанов не было даже ночного горшка — простите за грубость.

— Все нормально, — сказала я.

— Виолетта вбила себе в голову, что должна иметь эту машину, а Фоли знал, что ей лучше не перечить. Я не собирался упускать такую сделку, так что даже сделал ему поблажки.

— Какие?

— Я взял его старый джип в счет платы за машину, хотя он почти ничего не стоил. Конечно, с моей стороны это было чистой любезностью, но я поставил ему твердое условие: как только он пропустит очередной платеж, я забираю машину назад. Никаких извинений, никаких отсрочек, ни на одно пенни меньше. Мне было наплевать на то, что говорит закон: в случае несвоевременной выплаты кредита машина возвращается ко мне.

— С учетом его бедственного положения у вас был такой шанс.

— О да, я никогда не думал, что он сумеет расплатиться. Я был уверен, что «бель-эйр» вернется ко мне не позже чем через три месяца и я куплю ее сам.

— Ее продал Винстон Смит?

— Виолетта с ним первым имела дело. Он был неоперившимся птенцом двадцати лет от роду. Такие женщины, как Виолетта, всегда находят возможность получить то, что хотят. Она впорхнула сюда, когда меня не было, и начала его обрабатывать. Я бы положил этому конец, если б увидел, что происходит. Первым делом она уговорила его позволить ей поехать на «бель-эйр» прокатиться — поехать одной, заметьте. Без него. В другом случае он бы никогда не согласился, но он так хотел произвести на нее хорошее впечатление, что не сознавал, что делает. Когда она наконец вернулась, спидометр новенькой машины показывал двести пятьдесят семь миль. Я немедленно уволил Винстона, а затем позвонил Фоли и приказал ему притащить сюда свой зад. Он пришел в пятницу утром, и мы заключили сделку — я подписал кредит и вручил ему все бумаги.