– Верно, Юлий. Верно, – подхватили все рыбаки. – Не смыть нам позора, если не убережем мальчиков.

– Ну, вот и хорошо, – удовлетворенно проговорил Курземниек. – Разрешите тогда собрание кооператива считать открытым. Если согласны, поднимите руки.

Паула, которая вышла на крыльцо и слышала конец разговора рыбаков, тоже подняла руку. Слезы, катившиеся по щекам, не вытирала.

Сумерки медленно перемешивались с редкими полосками тумана, поднимавшегося со дна оврага. Кусты и сосенки вроде бы старались укутаться в серой мутной пелене от зябкой сырости, которая становилась все ощутимей в наступающих сумерках. Глубокий сырой овраг будто дышал промозглой сыростью. Мария, уже давно сидевшая на сваленном дереве у края оврага, молча следила за белыми полосами, выползавшими сквозь кусты. Они медленно, цеплялись за кору стволов, поднимались к зеленым вершинам, чтобы укрыть их от холода. Все было сегодня так же, как всегда, когда Мария приходила к оврагу, чтобы побыть наедине со своими мыслями о муже, о детях. Обычно она садилась на этот старый трухлявый ствол, невесть когда свалившийся либо от старости, либо от порыва ветра и, кутаясь в пуховую шаль, подарок Хохлачева, сидела до тех пор, пока туман и темнота полностью укрывали вершины деревьев. Шаль мягко облегала плечи и грудь, оберегала Марию от сырости и холода, и ей иногда начинало казаться, что тепло идет и от того, кто принес ей эту шаль, от Дениса Хохлачева. Мария ругала себя, заставляла думать только о сыновьях и об Андрее, но картины прошлого семейного счастья, вызываемые ею самою, постепенно отступали, и мысли вновь переключались на Хохлачева. Вспоминалась первая встреча на заставе – так ясно, словно произошла она день или два назад. Он взглянул на нее, и в глазах появился испуг. Да, теперь она точно помнила, что лишь мгновение, но испуг был, и только потом взгляд потеплел, глаза лучисто заулыбались. Ей всегда казалось, что Хохлачев приезжал так часто на заставу не только потому, что так требовала служба, это льстило ей, и она даже ждала его приезда, мысленно подшучивая над собой: «Роман в мещанском духе», – и никогда не думала, что вот так настойчиво, вопреки желанию, заставит он думать о себе…

Когда опускали Андрея в неглубокую могилу, Хохлачев стоял рядом с ней. Не утешал. Только крепко, до боли, сдавил ей руку, сказав:

– Здесь, в лесах, останемся. Много вражеской крови прольется на этом шоссе!

Несколько дней после похорон Андрея Хохлачев не отходил от нее. Когда бродили по лесу в поисках хорошего места для отряда, шагал всегда рядом и, если попадали в густые заросли ельника, пробивал для нее дорогу, ломая колючие деревца. На привалах и ночевках тоже оказывался возле нее. Сооружал ей шалаш, отбирал мягкие ветки и устилал ими пол. Ей приятна была такая забота, но иногда хотелось побыть одной, и как-то на привале она сказала ему:

– Денис Тимофеевич, вы все со мной и со мной. Будто у вас других забот нет.

– Забот – вот так! – Хохлачев рубанул ребром ладони по горлу. – Легко ли партизанский отряд создать? Это – не фунт изюма съесть. Только, Мария, тебе нельзя сейчас оставаться одной. Не в том ты настроении. Все может случиться.

Неприятно стало Марии от этих слов. У нее даже не возникала мысль о самоубийстве, только о мести думала она, хотела как можно скорее пойти на боевое задание, убивать и убивать фашистов, и вдруг – такое о ней мнение.

– Плохо вы обо мне думаете, Денис Тимофеевич, – с грустью в голосе ответила она. – Меня только фашисты могут убить. Только они! Но прежде… – она погладила автомат. – Пусть попробуют… Давайте так, Денис Тимофеевич, договоримся: я, как и все члены отряда, как боец, готовый выполнять любое задание. Любой приказ. Хорошо?

– Хорошо. Так и стану считать.

Опекать он, однако, Марию не перестал. После того как отыскали они удобное для обороны и наблюдения место, указав на край небольшой полянки, укрытой старым сосновым лесом, распорядился:

– Здесь будет штабная землянка, а рядом с ней – для женщин. Ну а пока у нас нет лопат и топоров, соорудим шалаши.

Сам, как обычно, принялся вязать шалаш для Марии.

На следующий день капитан Хохлачев собрался вместе с двумя бойцами на разведку. Перед уходом заглянул в шалаш к Марии.

– Спите, Мария Петровна?

– Залазьте, – пригласила она и отодвинулась вглубь, освобождая ему место, но он остался у входа.

– Уходим. С местным населением нужно связь налаживать. Засаду сделаем. Имуществом, оружием и боеприпасами подзапасемся. Может, и рацию раздобудем. Так что, прощаемся. Ненадолго.

Она вылезла из шалаша и пошла проводить Хохлачева с бойцами до болотистого перешейка, который отделял этот охваченный глубоким оврагом глухой уголок от основного лесного массива. Там они пожали друг другу руки, и ей показалось, что он собирался сказать что-то другое, не то, что сказал.

– Если через пять дней не вернемся, пробивайтесь к Пскову. – Хохлачев кивнул на прощание и пошагал размеренно по хлюпающей трясине.

Оставшись без Хохлачева, Мария затосковал еще сильней. Она даже боялась сойти с ума от того, что постоянно ей виделись могилы Андрея и Галинки, а порой слышался то надрывный, но едва слышный плач голодной дочурки, то восторженный голос Женика: «Дядя Гунар, на лодке меня покатаете?», то суровые слова Андрея: «Я буду мстить! За твои слезы! За смерть детей! Жестокая будет месть! Ох, жестокая!» Мария сжимала виски, чувствуя, как упруго пульсирует кровь в сдавленных сосудах, пока тупая боль в голове не затихала. Она заставляла себя заснуть, но только начинала расслабляться, как тут же вскакивала в холодном поту: сны ее были еще страшнее.

Днем, чтобы унять тоску, стирала обмундирование пограничников, обжигая руки студеной ключевой водой, до крови царапая ладони и пальцы песком, который заменял мыло, а потом штопала высохшие гимнастерки и брюки, экономя каждую ниточку. А по вечерам она не выдерживала одиночества, вылезала из своего шалаша и переходила спать к красноармейцам.

Вернулся Хохлачев с бойцами только на шестой день. Наблюдатель увидел их, как только они подошли к болоту. Крикнул радостно:

– Идут! Вещмешки набиты. Лопаты и топоры в руках.

Она поспешила им навстречу. Радость видела Мария в глазах Хохлачева, когда он здоровался с ней и говорил возбужденно:

– Молодцы вы, что не поспешили с уходом! Боялись мы, что не застанем вас.

– А мы и не собирались, – с улыбкой ответила Мария.

– А приказ? Немцы могли нас засветить и пустить собак по обратному следу.

– Автоматы для чего у нас? Патроны пока еще есть. Покосили бы фашистов на болоте. А чем больше мы их уничтожим, тем скорее иссякнет вся их орда. Так что, не было смысла уходить отсюда.

– Ты, Мария, как всегда права, – согласился Хохлачев и рассказал о том, как удачно они сделали несколько засад, а в десяти километрах отсюда, в домике лесника, оборудовали склад с немецкими автоматами, гранатами и минами.