Лес жил своей жизнью и казался безбрежным, будто весь окружающий мир — это лес, а лес — это весь мир. Во многом здесь, кажется, все именно так и было. Никаких неоднородностей магического поля, никаких источников и узлов родственных Хаггару сил, только бескрайнее зеленое море с искорками живых существ, останками мертвых и проплешинами и полосами разнообразных водоемов. Безмятежность как она есть.

Не двигаясь с места, Хар постарался подвести промежуточный итог и проанализировать полученные сведения.

Судя по всему, он попал в мир, жители которого сравнительно недавно — сто, двести лет назад, вряд ли больше, иначе эта железная коробка давно бы уже разрушилась, — пережили некую катастрофу. Настолько страшную, что поспешили забыть ее; или, по крайней мере, память о ней сохранилась только у отдельных личностей.

В этой версии мужчина не сомневался совершенно, но одно его настораживало: отсутствие следов. Положим, одна человеческая смерть оставляет мир равнодушным, но массовые и одновременные ставят печати, которые живут веками и даже тысячелетиями. А здесь не слышалось никаких отголосков, и если в нескольких днях пути находится «мертвая местность», это особенно странно. Значит, либо он ошибся и то место не является погибшим городом, либо… что?

Нет, можно допустить, что никакой катастрофы не происходило. Но как еще объяснить железный остов, который маленькая шаманка использовала в качестве убежища? И язык, сложный богатый язык, изобилующий словами и понятиями, совершенно не нужными в обиходе примитивного кочевого народа. Слов много — а «войны» нет…

Но что тогда? Либо прежние жители не умерли, либо умерли не сто и даже не двести лет назад, а тысячу, либо… что-то скрыло последствия, сгладило шрамы.

Хаггар вновь, щурясь, посмотрел на стену леса, окружавшего прогалину с лежащим на ней Красным Панцирем. Лес тихо шелестел, не позволяя заподозрить себя в недостойном поведении.

Маг пошевелил пальцами, и на ладони сгустилась легкая серая дымка. Он сжал кулак и бросил небольшой тусклый шарик на землю в метре перед собой. Мгновение — и вокруг места соприкосновения сгустка некротической энергии с живой материей образовалась мертвая проплешина полуметрового диаметра, пропитанная силой смерти, как едва потухшее кострище — теплом. Серая почва, на глазах истлевшие стебли травы, какие-то жучки и попавший под чары мелкий зверек.

А потом проплешина начала затягиваться на глазах. Нет, не поднялась в считаные секунды новая трава, да и мумия мыши не ожила и не побежала дальше по своим делам, но буквально через десяток секунд даже воспоминаний о примененных чарах не осталось, как будто никто не швырялся тут силой смерти. Маг просто не поверил своим глазам. Он подошел ближе, опустился на корточки, поводил ладонью над возникшей прогалиной — ничего!

Хаггар медленно поднялся на ноги, вновь оглядел ближайшие деревья. Те, разумеется, не ответили, но теневик все равно почувствовал себя чрезвычайно неуютно и счел за лучшее вернуться под защиту ветхих железных стен. И все равно, пока шел и с руганью забирался внутрь через узкий лаз, чувствовал чей-то пристальный взгляд в точке между лопаток. Понятно, он только мерещился, но…

Странный мир, чужой мир. Чуждый. Заботящийся о своих детях и тщательно оберегающий их от всего, по его мнению, лишнего. Вопрос в том, как он будет оберегать их от самого Хаггара? Теневик мог поспорить с людьми, мог схлестнуться даже с богами, но ссориться с самой стихией? Прежде у него и мысли не возникло бы персонифицировать слепую силу, но сейчас его преследовало иррациональное ощущение наличия у Леса если не разума, то определенной воли. И воля эта, похоже, не радовалась новому приобретению. Не радовалась, хотя пока, кажется, терпела.

Мысленно костеря себя на все лады, обзывая психопатом и параноиком, Хаггар все-таки пообещал себе использовать магию максимально осторожно. Во всяком случае, по возможности не прибегать к самым разрушительным граням собственного таланта. А с другой стороны, зачем они, собственно, сейчас нужны-то? Против кого их применять?

Устроившись на лежаке, маг окончательно успокоился и прогнал неприятные ощущения, после чего с иронией отметил, что встреча с маленькой шаманкой действительно оказалась его главным шансом и счастливым билетом. Эта дикарка, похоже, была не просто приятным событием, но в полном смысле слова ниточкой, связавшей его не только с местными жителями, но с силой гораздо более могущественной и опасной.

Зато теперь хотя бы понятно, почему источники родственных ему сил пребывают в настолько плачевном состоянии: они безжалостно подавляются основной доминирующей стихией. Не уничтожаются, потому что уничтожить их попросту невозможно — они необходимы для существования мира, но находятся, безусловно, в подчиненном положении. И вот они-то как раз воли, похоже, не имеют.

Обладающая волей стихия, на взгляд Хаггара, это нонсенс, но… может, здесь все сложилось именно так из-за отсутствия богов? Потому что именно Лес — или земля и жизнь в переводе на привычные понятия — занимал в представлении Брусники то место, которое в привычном теневику мире отводилось богам.

Вскоре в сумрачной тишине слабость начала брать свое, мага стала одолевать дрема. Он несколько минут поборолся, пытаясь продолжить размышления, но потом махнул на них рукой и сдался. Все равно никаких фактов у него толком нет, только ощущения и впечатления, а сон нужен для выздоровления. Непонятно только, как он, выздоравливая, второй день не чувствует голода и жажды… но, наверное, тоже какие-то особенности местных чар.

Проснулся мужчина внезапно, от резкого толчка в спину. Поскольку лежал он на боку, лицом к стене, поспешил приподняться и обернуться, разыскивая причину пробуждения. В железном чреве мертвой машины было уже совершенно темно, пришлось прибегнуть к чарам. Они не рассеивали мрак, но позволяли различать очертания предметов.

Ничего нового в комнатушке не было, только сжавшаяся рядом на лежаке маленькая шаманка, умудрившаяся завернуться в тонкое колючее шерстяное одеяло, как в кокон.

— Извини, — тихо шепнула она, когда Хар зашевелился.

— Что случилось? — недовольно осведомился маг.

— Н-ничего, я просто… — забормотала женщина виновато, но ее прервал белый отсвет и последовавший за ним громкий сухой треск, в жестяной коробке прозвучавший особенно раскатисто. От этого звука Брусника всхлипнула, дернулась всем телом и попыталась плотнее сжаться в комочек, очень тихо поскуливая на одной ноте. Кажется, именно такое движение шаманки его и разбудило: она просто ткнула соседа коленками в спину.

Хар тряхнул головой, сел, потер ладонями лицо, пытаясь проснуться и сообразить, что происходит; дикарка сейчас явно не годилась в качестве источника информации. Опять блеснуло, грохнуло, а потом со всех сторон сразу послышался шелест в сопровождении мелкой барабанной дроби, и до мага наконец дошло — начался дождь. По-видимому, с грозой.

— Крыша не протечет? — прищурился он, вглядываясь в потолок. Различить какие-либо подробности сумеречное зрение не позволяло, но сверху, по крайней мере, не капало. Пока.