— Н-не должна. — Брусника хлюпнула носом, окончательно свернувшись в клубок и укутавшись в одеяло с головой.

Маг некоторое время созерцал получившийся кокон, а внутри медленно поднималось раздражение.

— Тогда почему ты так дергаешься? — мрачно проговорил он.

— Я грозы боюсь, — шепотом созналась Руся, и теневик, не найдя приличных слов, грязно выругался себе под нос и рухнул обратно на лежак, на этот раз лицом к женщине. Полностью игнорируя сопротивление, вытряхнул Бруснику из ее укрытия.

— Взрослая женщина, маг… Тьфу, шаман! Грома боится! — Раздраженно ворча, мужчина бесцеремонно, рывком перевернул дикарку спиной к себе, расправил одеяло, укрывая обоих, и улегся, одну руку заложив под голову, а второй обняв женщину. — Спи!

— А что, дождь уже кончился? — недоверчивым шепотом спросила та, прислушавшись к окутавшей их тишине.

— Я полог молчания поставил. Спи, сказал! — тихо рыкнул Хаггар, и она сочла за лучшее отложить расспросы. Правда, уснуть вот так сразу не сумела.

Лежала, вслушиваясь в удивительно плотную, неподвижную тишину, какой не слышала никогда прежде. Даже если заткнуть уши, все равно будет не так тихо, даже в глубоких пещерах всегда есть какие-то шорохи и легкие отзвуки, а здесь… Как будто совсем ничего не осталось вокруг, кроме ее собственных шумных торопливых вздохов и тихого мерного дыхания Хара.

Пожалуй, если бы не последний, эта мертвая тишина напугала бы гораздо сильнее даже самой страшной грозы, но большой сильный мужчина, кажется, одним своим присутствием защищал от всех страхов. Подумалось, что, обними он ее вот так сразу, и она перестала бы вздрагивать от ударов грома, даже продолжая их слышать.

Эта гроза стала для Брусники последней каплей, переполнившей чашу дурного настроения. Женщина даже в какой-то момент тихонько заплакала от жалости к себе, и хорошо, что чужак в тот момент еще не проснулся и не увидел этой ее слабости: плакать при посторонних, тем более по глупому поводу, совсем недостойно хорошей шаманки. Это с боязнью грозы Руся ничего не могла поделать, а вот слезы позволила себе.

Дело в том, что в поселении ее встретили… неласково. Подобрав темноволосого пришельца луну назад, она почти перестала появляться дома. Если точно, заглянула она туда всего два раза: первый, когда только перетащила рослого тяжелого мужчину в Красный Панцирь при помощи лесных жителей, чтобы взять некоторые необходимые вещи и еду, и второй — в середине этого срока, пополнить запасы продовольствия и отнести травы, точно как вчера.

А куда ей было приходить? Там Бруснику никто не ждал. Родители умерли уже давно, Руся была у них самым поздним и, можно сказать, случайным ребенком, и они едва дожили до того возраста, когда девочка превратилась в женщину. Нет, умерли не от старости: отец-охотник, потерявший с возрастом былую ловкость и внимательность, попал на коготь хищнику, а мать, прожившая с ним душа в душу много циклов, не выдержала разлуки и быстро ушла следом за своим мужчиной под полог леса. Братья и сестры давно уже выросли, и кто умер, кто ушел жить в другие рода, а кто просто жил своей жизнью — близкое родство внутри одного рода, где все так или иначе друг другу родственники, значило достаточно мало. Обучение Брусника тоже уже давно закончила, и наставник мало интересовался ее успехами, лишь иногда нехотя отвечал на вопросы. Если мог, а последнее время это случалось все реже: любопытная Брусника постоянно пыталась влезть в какие-то новые дебри, и старого шамана это скорее раздражало, чем восхищало.

Впрочем, Руся была достаточно благоразумной особой, чтобы понимать: она во многом сама виновата в том, что сородичи не испытывают к ней теплых чувств. Кто будет радоваться шаману, которого никогда нет рядом и который вечно бродит где-то в лесах? Вот и получалось, что она как бы не в стае, а рядом с ней. Ее не гнали, но и своей не считали.

А теперь, похоже, женщина переступила какую-то черту, окончательно отколовшись от рода. Или ей просто не повезло оказаться не в то время не в том месте?

Позавчера пропала молодая шаманка, Вишня. Она была на несколько циклов моложе Брусники, при этом у нее уже имелась постоянная пара, четверо маленьких детей, да и талантами Лес не обделил, как и доброй душой, и готовностью помогать ближним. В общем, наверное, это закономерно, что одна из подруг пропавшей шаманки в сердцах бросила Русе, что лучше бы та пропала, чем Вишня. И остальные — женщина это ощущала — молча одобряли эти слова. Не повторяли, но все читалось в глазах.

Бруснике тоже было жалко добрую «коллегу», но ведь не она же была виновницей ее исчезновения! Она вообще не видела ее почти луну и ничего плохого ей не сделала, тогда почему вдруг оказалась виноватой?

Шаманка, конечно, умом понимала, что сердиться на сородичей особенно не за что. Это слова горя, а не разума, и никто Бруснику не гнал и всерьез ни в чем не обвинял. Но все равно от этих злых слов и взглядов стало очень больно и обидно. Настолько обидно, что она даже не рискнула расспрашивать об обстоятельствах исчезновения несчастной. Быстро отдала травы, взяла еды, прихватила какую-то одежду, оставшуюся от отца, и убежала. И уже на середине пути к Красному Панцирю услышала раскаты грома, так что дорогу до убежища преодолела бегом и поспешила испуганно забиться под бок к Хаггару. Ей казалось, что этот странный и жутковатый найденыш вдруг остался единственным человеком во всем мире, которому она по-настоящему нужна.

И утро только укрепило ее в этой мысли, потому что началось оно приятно. Как и предыдущее, только еще лучше. Настолько хорошо и приятно, что Брусника на время совершенно забыла о всех своих неурядицах. Да вообще обо всем забыла! В это утро во всем мире для нее существовал только этот удивительный мужчина, его чуткие пальцы, горячие губы и сильное тело, а все прочие люди… Пусть их всех судит Лес, а у нее есть дела поинтереснее.

Кажется, чувствовал себя Хаггар уже вполне сносно, потому что пробуждение заметно затянулось. И когда через некоторое время любовники лежали, переводя дыхание, еще во власти испытанного наслаждения, Брусника тихо проговорила, прислушиваясь к мерному биению сердца мужчины под щекой:

— По-моему, после такого пробуждения стоит ложиться спать обратно.

— То есть больше так не делать? — тихо спросил теневик.

— Нет, что ты! — горячо возмутилась Руся, даже немного приподнялась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Мне очень, очень понравилось, просто я хотела сказать… — Она осеклась, поймав веселый взгляд, а Хар с удовольствием рассмеялся, откровенно потешаясь над ее растерянной физиономией. — И ничего смешного, — вздохнула она и улеглась обратно. Странно, но, хоть Брусника и понимала, что именно она является причиной этого неприятного резкого смеха, почему-то насмешки мужчины не обижали.

А сам Хаггар чувствовал себя странно и очень непривычно. И дело даже не в снисходительном отношении к рыжей дикарке — она в самом деле пока еще не сделала ничего такого, что могло вывести его из себя. Скорее, по ощущениям он умудрился скинуть несколько лет жизни. Тех самых, которые превратили, может, не самого порядочного и отнюдь не доброго, но энергичного и увлеченного молодого человека в угрюмого безразличного теневика, чьим именем пугали не столько детей, сколько взрослых. Память оставалась при нем, но уже не давила на плечи.