Легким движением запястья Анджело передвигает поднос с печеньем по столу.

— Если хочешь шутить о стряпне моей жены, ты съешь все до единого.

Бенни смотрит на них с недоверием.

— Ладно, я лучше сломаю пальцы, чем зубы.

Анджело игнорирует его и опускается в кресло.

— Ладно, хватит этого дерьма. Нам нужно поговорить о Бухте. Поскольку Тор исчез с лица этой гребаной планеты, Бухта останется широко открытой, когда мы уберем Данте со сцены, — он разглаживает рукой ворот своей водолазки и обращает свое внимание на меня. — Мы с братьями решили, что дадим ему время до Нового года, чтобы он появился, прежде чем мы осуществим план и захватим Бухту.

Горький юмор переполняет меня. Решили звучит так, будто у нас была цивилизованная дискуссия, хотя на самом деле мы двадцать минут рявкали друг на друга на быстром итальянском в его кабинете. Он хотел немедленно взяться за это дело, в то время как я хотел дать моему лучшему другу преимущество и подождать несколько недель.

Он бросил в мою голову снежный шар, я метнул его обратно, прицелившись получше, и мы договорились на 1 января.

На столе жужжит мой телефон, и когда я смотрю на экран и вижу, что это сообщение от Пенни, разговор за столом превращается в фоновый шум.

Я хватаю его, открываю сообщение и сразу же жалею, что сделал это. Твою мать, она прислала свою фотографию перед зеркалом, будучи совершенно голой. Тихо прошипев, я откидываюсь на спинку стула и увеличиваю изображение каждой идеальной части ее тела.

Господи, она не может быть настоящей. Я почти жалею, что это было не так, теперь, когда я нарушил еще одно правило и трахнул ее лицом к лицу. Обычно я делаю это только раком, потому что ненавижу смотреть в глаза женщинам и видеть, как моя фамилия вспыхивает в огнях позади них, когда они кончают. Это отталкивает. Но с Пенни этого никогда бы не случилось. Нет, я знал, что если я посмотрю в ее глаза, когда она кончит, я не смогу отвести взгляд. Я бы также не смог их забыть. Знаю, когда она покончит со мной и я останусь в пепле ее пожара, я буду смотреть на изголовье кровати другой женщины и видеть на нем эти гребаные глаза.

Приходит еще одно сообщение.

Пенни: Упс, не туда отправила. Извини.

Хотя я знаю, что она шутит, мысль о том, что другой мужчина увидит это тело, вызывает во мне вспышку насилия.

Я бы убил его без раздумий, и уж точно не из пистолета.

Чем больше я размышляю об этом, тем мрачнее становится мое настроение. Затем все становится черным, как полночь, когда я вспоминаю ее слова в джакузи прошлой ночью. Я берегу минет для брака. Если она пыталась вывести меня из себя, пока я был в ней по самые яйца, то у нее получилось.

Я стал одержимым. Несмотря на то, что я знаю, что это временно, должно быть временно, я также знаю, что преподнес бы этой девушке весь мир на блюдечке с голубой каемочкой, если бы она просто сказала «пожалуйста», как она делает сейчас, когда хочет кончить.

Ирония в том, что она не хочет всего мира. Она даже не хочет, чтобы я был нежным с ней. Я убивал ради нее, нарушал свои правила ради нее. Черт, я испортил свои руки ради нее. И пока я схожу с ума, придумывая, как заклеймить ее дольше, чем продержится эта временная татуировка, она говорит о будущем с той же безразличностью, с какой можно говорить о погоде. К тому же она листает книги Для Чайников, которые я ей купил, в поисках чего-нибудь, чего угодно, чем можно заняться, кроме как остаться на моей яхте и трахаться со мной.

Задумавшись, я снова приближаю на экране ее киску, и весь мой гнев превращается в жидкий жар и сползает вниз. Я поправляю брюки и набираю ответ.

Я: Ты действительно хочешь, чтобы я жестко трахнул тебя сегодня, да?

Ее ответ быстрый и раздражающий: чертов зевающий эмодзи.

Я: Эти губы мои, Пенни.

Я окончательно бросаю телефон на стол, потому что решил перестать спрашивать, кому принадлежит ее киска, и просто, блять, прямо говорить ей, пока она в это не поверит.

Мобильник жужжит, и я тут же хватаю его обратно.

Пенни: Какие?

Я делаю паузу.

Я: Не те, что на твоем лице.

Я: Они слишком дорогие.

Пенни: Ты можешь заплатить мне в рассрочку на период шести месяцев под 5,8 % годовых. Как тебе такой вариант, папик?

Я громко смеюсь. Когда я уходил от нее несколько часов назад, она была в библиотеке и читала Инвестиции Для Чайников, и, очевидно, что-то усвоила.

Мою кожу покалывает от внезапного осознания: в комнате воцарилась тишина, и все взгляды устремлены на меня. Стирая ухмылку, я поднимаю взгляд на Анджело, кипящего от злости во главе стола.

— Гриффин и его шутки с «Тук-тук. Кто там?», — сухо говорю я, засовывая мобильник в карман пиджака. — Каждый раз смешно.

У Анджело сводит челюсть.

— Ты вообще слушал что-нибудь из того, что я только что сказал?

Нет.

— Конечно.

— И что, по-твоему, мы должны с этим делать?

Я делаю паузу.

— Использовать ракетную боеголовку.

Кас смеется в свой виски, и даже губы Габа приподнимаются.

— Cazzo, если бы ты не занимался секстингом, то понял бы, что мы говорим о Visconti Grand, — напряженно говорит Анджело. — Я подумал, что тебе, как никому другому, будет интересно, что с ним станет, учитывая, что одно только казино приносит более восьмисот миллионов долларов в год.

— Ну, его вообще не станет, если я приложу к этому руку.

С моей нынешней удачей уже через месяц в дверь постучались бы сборщики долгов. Я ухмыляюсь иронии этого. Я великий Рафаэль Висконти, король казино. Раньше все, к чему я прикасался, превращалось в золото. Теперь оно просто ржавеет под моими пальцами.

Устав от пристального взгляда моего брата и испытывая непреодолимое желание вернуться на расстояние вытянутой руки от задницы Пенни, я поднимаюсь и стучу кольцом по столу.

— Эту встречу можно было провести по электронной почте. Кто-нибудь, пришлите мне потом итог всего этого сборища.

Когда я прохожу мимо Анджело, его взгляд падает на мою руку.

— Составь план, брат, — бормочет он достаточно громко, чтобы я мог расслышать.

Его слова сжимают мне горло, но я выхожу в коридор, как будто их и не было.

Я безрассуден,