Смяла конверт, поискала, куда бы выкинуть. Костя, наблюдавший за мной, сказал немного раздраженно:

– Да сунь ты его в карман за сиденьем, я потом выброшу. Что там еще?

Еще в папке была только черная, из специальной бумаги упаковка, в такой продают фотобумагу. Не слишком церемонясь, я вытряхнула ее содержимое. Смела в сторону, прямо на сиденье, щепотку пшена и уставилась на то, что оказалось теперь у меня на коленях. Павлик выразительно присвистнул, а у Кости лицо стало таким… неизвестно почему, но я почувствовала себя виноватой.

Это действительно были фотографии, двенадцать штук, я посчитала. Цветные, очень хорошего качества. Действующие лица на всех были одни и те же – Камилла и незнакомый мне мужик. Что же до того, чем они занимались… я думаю, любая независимая экспертиза определила бы содержание этих снимков как «жесткое порно». Я почувствовала, что краснею – неудержимо, до слез. Сама понимала, что это глупо, в конце концов, мне не пятнадцать лет и даже не двадцать пять! И работа такая, что дает полную возможность и даже заставляет знакомиться с так называемой «изнанкой жизни», но эти фотографии окончательно вышибли меня из колеи. Ребята деликатно не смотрели на меня, шуршали снимками, передавая их друг другу.

– За что же ее все-таки убили? – спросил Павлик.

– И кто убил? – деловито добавил Костя.

– А разве не Игорь?

– Игорь убил ее мужа. Игорь искал у них в квартире и нашел эти фотографии. Это все, что мы знаем.

– Мы знаем, что Николай нашел эти фотографии. – Павлик отобрал у меня папку и начал рассуждать, раскладывая на ней снимки, словно пасьянс. – После этого он сразу позвонил на студию и сказал, что знает, кто убил его жену. Следовательно, это сделал или этот самый мужик, или кто-то из-за этого мужика… только мне непонятно, при чем здесь тогда Игорь?

– Очевидно, есть какая-то связь, – нахмурился Костя. – В любом случае прежде всего надо выяснить, кто такой этот герой-любовник.

– Надо спросить, – заговорила я, но оказалось, что голос мой сел, и пришлось сначала откашляться. Павлик с Костей терпеливо ждали, пока я приведу себя в рабочее состояние. – Надо спросить у Маргиты. Она должна знать, с кем ее сестрица время проводила.

– Не обязательно, – возразил Павлик. – Судя по тому, что мы слышали, – слова «и что мы видели» он опустил, но они подразумевались сами собой, – круг знакомых Камиллы был весьма разнообразен.

– Спросить у сестры все равно надо, – проворчал, открывая дверцу, Костя. – И у Рудольфа, он тоже может знать. Пошли.

Эта проклятая лестница теперь мне, наверное, по ночам в кошмарах сниться будет! В который раз я за сегодняшний день по ней поднимаюсь?

Маранелли, слава богу, были дома. И страшные события дня давным-давно заведенных привычек не изменили – дверь была не заперта, даже приоткрыта. Стукнув для приличия разок по косяку, мы подождали, пока из комнаты не раздастся голос Маргиты, и, дождавшись, зашли церемонной процессией – я впереди, следом Павлик; замыкающим, как обычно, Костя Шилов.

Рудольф с Маргитой, сидевшие на диване обнявшись, уставились на нас. Не дожидаясь, пока нам предложат присесть, я бесцеремонно плюхнулась на стул и сообщила супругам:

– Мы знаем, из-за чего погиб Николай. Он нашел вот это, – я протянула им фотографии. – Он полагал, что здесь ответ на вопрос, кто убил Камиллу.

Несколько секунд я ждала, однако ни один из супругов не пошевелился. Лишь рука Маргиты дрогнула, как мне показалось, но осталась лежать на плече мужа. Мне уже хотелось самой разложить у них на коленях шокирующие картинки, но Рудольф, хотя и очень неохотно, все-таки сам взял у меня тонкую стопку снимков.

Собственно, смотреть их все было не обязательно, вполне достаточно взглянуть хотя бы на одну фотографию, ту, что лежала сверху. Причем, если бы на ее месте оказалась следующая, ничего бы не изменилось – выразительность и качество везде были одинаковыми. Супруги Маранелли тщательно рассмотрели все двенадцать, причем реакция у них была абсолютно противоположной. Рудольф вспыхнул при взгляде на первую же фотографию и с каждой следующей багровел все больше. Но это не была краска смущения – судя по тому, как все сильнее сжимались его тонкие губы, он задыхался от бешенства. Когда мэтр глядел на последний снимок, физиономия его была уже такого буро-свекольного цвета, что я даже встревожилась, как бы его не хватил удар.

А Маргита, наоборот, побледнела. Морщины на ее и так заметно подурневшем лице проступили еще сильнее, кожа под подбородком обвисла. К фотографиям она так и не прикоснулась, но ее тонкие пальцы с длинными, покрытыми ярким лаком ногтями скрючились, словно ища горло невидимого врага. Глядя на нее в эту минуту, я вспомнила гарпий, которых жутко боялась в нежном возрасте, когда моей любимой книжкой были «Легенды и мифы Древней Греции» Куна. Я тогда даже страницы, где был про них рассказ с картинками, заклеила, чтобы не взглянуть случайно. И хотя уже давно не была маленькой девочкой, а рядом стояли Костя и Павлик, честное слово, мне было не по себе.

Впрочем, сама Маргита не обращала на меня внимания. Она вообще, казалось, забыла о существовании нашей троицы. С резким шипением выдохнув воздух сквозь сжатые зубы, она расправила плечи и уставилась куда-то в пространство за правым плечом Павлика. Он поежился и придвинулся ближе ко мне. И это не было вульгарной трусостью: теперь при взгляде на Маргиту на ум сразу приходила разъяренная кобра. Да что же это за женщина такая, почему ее никак невозможно сравнить с чем-нибудь миленьким – с кошечкой там, с ласточкой или хотя бы с рыбкой, – все только какая-то жуть представляется. Впрочем, надо быть справедливой, может, у нее сейчас просто период такой тяжелый? А в обычное время, когда вокруг нее почти ежедневно не убивают разными способами родственников и посторонние люди не рассматривают с ней вместе комплекты похабных картинок, где одним из главных действующих лиц является ее покойная сестра, в нормальной, обыденной жизни она, может, вовсе очень милая? Беленькая такая и пушистая, а?

Маргита наконец остановила свой взгляд на мне и заговорила. Смысл ее выступления передать не берусь, поскольку, как выяснилось, недостаточно хорошо владею разговорным русским. Но мне показалось, что существование этих фотографий ее не слишком удивило. Не то чтобы Маргита о них знала, скорее боялась, что они могут появиться. Продолжая материться, она вскочила с дивана и, дернув Рудольфа за плечо, выбежала в коридор. Он рванулся следом, рассыпал фотографии, засуетился, сгребая их и перегораживая нам дорогу к дверям. Впрочем, у меня не возникло впечатления, что он сделал это нарочно. По крайней мере вся эта неразбериха продолжалась считаные секунды, а потом он пулей вылетел за супругой. Мы, естественно, поспешили за ними.

Раскаты голоса Маргиты слышались где-то в конце коридора. Рудольф, не задумываясь, побежал в ту сторону, и не прошло минуты, как мы в прежнем составе плюс хозяин собрались в комнате, которую я вчера уже посещала.

Не могу сказать, что со вчерашнего дня воздух тут стал чище, а что касается пустых бутылок, то их явно прибавилось. И если небезызвестный мне акробат Аркадий не валялся, как вчера, поперек кровати, а сидел на ней, мотая головой из стороны в сторону, то только потому, что Маргита удерживала его в этом положении, держа одной рукой за длинные нечесаные волосы, а второй – яростно хлестала по щекам. При этом она продолжала кричать что-то, на мой взгляд, маловразумительное.