– Я тебе нравлюсь? Можешь не отвечать. Знаю, что нравлюсь. Можешь спросить, нравишься ли ты мне. Ну чего молчишь, спрашивай!

– Ну, спрашиваю!

– А не стану отвечать. Сам должен понять. Думаешь, чего это я вам уху все лето готовила?

– Так ты ж с нами жила.

– А чего с вами жила? От кого-то пряталась? Так меня никто и не искал. А с вами хорошо было. Особенно с тобой.

– Не было у нас ничего.

– По большому счету – нет. А кто за мной подглядывал, когда я купалась?

– А-а… Это тебе показалось.

– А кто прижимался ко мне как бы по-дружески? Обнимал, тискал.

– Ну так по-дружески же, ты сама сказала.

– А почему только по-дружески? Ты что, не мужик?

– Я не мужик?! Мужик! Но ты же с Костей. У вас роман.

– Это ты так думаешь.

– А ты?

– Я думаю, что Костя признал свою вину. Будет суд, будет приговор. А жизнь-то продолжается.

– Но так ты же на свободе остаешься. Ты должна его ждать.

– Ты думаешь, что должна?! Хорошо, буду ждать, если так нужно. И любить буду. Потому что люблю. Но ведь я женщина, я не могу долго без мужчины. А ты не можешь без женщины. Может, есть смысл нам договориться.

– О чем?

– Ты сам знаешь, о чем. И ты знаешь. И твой дружок.

– Ленька здесь при чем?

– А я не о нем. Я о другом твоем дружке.

Катя прижалась щекой к его щеке и медленно, с упоением заелозила попкой по выпуклости в его штанах.

– Ну чего же ты ждешь? – прошептала она.

Действительно, чего он ждет? Да, Костя ему друг по гроб жизни. Но ведь Катя сама домогается. Пусть сама и отвечает перед ним. Да и зачем отвечать, если никто ничего не узнает. А если и узнает кто – все равно Антон не в силах сдержать уже сорвавшегося с цепи зверя. И не так уж и важно, кто помог ему сорваться – Катя или он сам. Важен результат.

– Я не жду.

Антон сгреб Катю в охапку, вместе с ней поднялся с кресла и перенес ее на диван. Сколько раз он мысленно заставлял ее рыдать от кайфа. Наконец-то это случится наяву.

1

Поезд медленно полз от станции к станции, кланялся каждому столбу. Но было бы смешно поторапливать его – и мысленно, и тем более вслух. У поезда свое расписание. И если он плетется еле-еле, значит, так надо. Все равно на конечную станцию он прибудет в назначенный срок, ну, может, чуть-чуть опоздает…

А вот есть ли в жизни расписание?

Косте уже двадцать один год. Его ровесники институты в этом возрасте заканчивают, кто-то из армии только-только возвращается. Одни уже имеют прекрасный задел на будущее, у других есть уважаемое прошлое, служба в армии… А у Кости нет никакого задела на будущее. И прошлое отнюдь не уважаемое. А если уважаемое, то не в том мире, в котором он хотел жить. Ведь он хотел жить среди обычных людей. Он и раньше не больно-то жаловал жуликов-бандитов с их блатной романтикой, а за три года в неволе у него выработалась стойкая на них аллергия. Но наконец-то все позади. Только неясно, что впереди?

Последний раз в поезде он ехал два с половиной года назад. Все тот же путь, но в обратном направлении. Из Тепломорска в калмыцкие степи, на зону общего режима. И поезд тогда больше стоял на запасных путях, чем двигался. Зима, холод, злые конвоиры… По сравнению с тем путешествием возвращение домой казалось прогулкой по райскому саду. Купе, вагон-ресторан под боком, горячий чай в любое время дня и ночи. Как в том мультике – «поели, можно и поспать. Поспали, можно и поесть…». На зоне о такой лафе можно было только мечтать. А он в общем-то и мечтал. Потому и деньги заработанные не транжирил. Билет в купейный вагон хотел взять, обновку себе купить, чтобы домой человеком ехать. Время на зоне тянулось вечностью, казалось, что век воли не видеть. Но вдруг все закончилось. Колючка осталась в прошлом, в настоящем – справка об освобождении. Казалось бы, все пучком. Но что ждет его впереди? Дома-то у него нет. Спившаяся вконец мать продала хату за ящик водки и куда-то сгинула. Одна радость, друзья остались. Антон, Ленька и Женька. Алика в армию забрили. Вернее, он сам туда сбежал от проблем с ментами.

Катя вроде бы ждет Костю. Письма ему иногда писала. Все хорошо, все прекрасно. Люблю, жду, все такое. Но Костя нутром чувствовал, что не все с ней в порядке. И у друзей не все в ажуре, хотя писали, что все тип-топ. Да и грев высылали ему регулярно. Все та же рыба, все та же икра. Но Костю не обманешь, он-то чувствовал, что балыки чужого копчения. Да и не писали они, что рыбу ловят. Ну да ладно, на месте разберется.

Костя взял со столика пачку «Магны», задумчиво сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Но не закурил. Вспомнил вдруг, что находится в купе.

– Извините, задумался, – улыбнулся он сидящей напротив женщине.

Лет пятьдесят бабе, но молодится – прическа, пудра, все такое. И одевается вроде ничего. Всю ночь не спала, все на него смотрела. Но вовсе не потому, что на молоденького потянуло. Боялась она Костю. Чутьем учуяла в нем зэка. И сейчас сидит, за сумку держится.

– Ничего, ничего.

И она улыбнулась ему в ответ. Но сколько фальши в этой улыбке.

Костя взял сигареты и вышел в тамбур. Обида на душе. Вроде и прическа у него модельная – нарочно волосы отращивал, а на вокзале в парикмахерскую ходил. И прикид вроде бы ничего – новая черная футболка, спортивные брюки с прямой штаниной. На ногах фирмовые кроссовки. И даже одеколоном не самым дешевым пахнет. Может, во взгляде что-то? Но ведь он не дичится, волком на людей не смотрит. Может, проводница разболтала, она же знает, из каких мест возвращается Костя. А может, печать у него какая-то на лбу – он не видит, а обычные люди за версту ее чуют. Ну да ладно. Главное, что теперь он на свободе. И до родного Тепломорска рукой подать. А там его ждут, там его встретят.

Он вернулся в купе, сел напротив женщины. Выждал момент, чтобы заглянуть ей в глаза:

– Что вы на меня так смотрите?

В его голосе не было ни злости, ни угрозы. С улыбкой спросил. Но женщина дернулась, как будто под ней что-то взорвалось.

– Я… Я не смотрю…

– А мне кажется, что смотрите. Как на уголовника…

– Ну что вы! Какой вы уголовник!

– В том-то и дело, что уголовник. За убийство сидел.

Женщина испуганно захлопала глазами, вжала голову в плечи.

– Вот вам бы понравилось, если бы какая-нибудь мразь приставила нож вам к горлу, чтобы забрать все ваши деньги?

Надо было видеть, с какой силой она вцепилась в свою сумку.

– Я сейчас буду кричать… – в предобморочном состоянии выдавила она.