В 431 году Феодосий II столкнулся с очередным теологическим конфликтом, который достиг пика на соборе в Эфесе.

Арианство (доктрина, утверждавшая, что Христос был творением Бога-Отца, а не равной и всегда существовавшей наравне с ним сущностью) всё еще было живо, но его оттеснили из центра империи к её окраинам: это была религия варваров, знак неполного слияния с римской идентичностью. Но вопрос о природе Христа был всё еще далек от разрешения. Среди правоверных приверженцев Никейского собора появились новые вопросы: предположим, что Христос был и Богом, и человеком; как эти две природы были связаны между собой? Сформировалось две точки зрения. Носители первой утверждали, что две природы мистически сливаются воедино, соединяются в Христе способом, неподвластным пониманию. Вторая, более рациональная школа утверждала, что две отдельные природы, божественная и человеческая, существую раздельно, как два разных цвета или как два камушка в одном сосуде.8

Персия и Восточная Римская империя

Учение о единстве природ Христа получило название монофизитства, а убеждение, что в Христе соединены две природы, стало известно как несторианство – по имени Нестория, епископа Константинопольского, самого горячего сторонника этой концепции.[38]

Феодосий II сам поначалу был сторонником несторианства, но когда был созван собор в Эфесе для обсуждения сложившейся ситуации, в конце концов отказался от несторианства и осудил Нестория как еретика. Император был вынужден поддаться общественному давлению и выслать Нестория в египетский монастырь.

Император не мог не понять, что это – поражение. Спор не ограничивался теологической казуистикой. Во-первых, в теологических дебатах всегда присутствовали политические аспекты. Данное противостояние косвенно отражало соперничество из-за распределения власти в империи: школа двух природ располагалась в Антиохии, а более мистическая школа единой природы – в Александрии. На кону были сферы влияния и значимость каждого из городов. То же самое было и с властью отдельных амбициозных лиц: Кирилл, епископ Александрийский, был представителем школы единой природы (как и епископ Римский), а епископ Константинопольский Несторий принадлежал к школе двух природ. Изгнание Нестория продемонстрировало, что епископ Римский все еще возглавляет церковную общину.

Страх персидского влияния заострил споры еще сильнее. Зороастризм, религия персов, был монотеистическим, как и христианство. Однако это была религия врагов – а христиане Рима и Александрии с подозрением относились к любой христианской доктрине, хоть немного созвучной зороастризму. Поскольку зороастризм отрицал смешение Божественной природы с любыми другими сущностями, двухприродная теология Нестория соответствовала персидской схеме намного больше, чем мистическая теология единой природы. И это искажение, с точки зрения епископов, зашло намного дальше границ приличия; они подозревали, что Несторий поддался влиянию персидских философов.9

Но теологический спор о природе божественности Христа нельзя сводить только к политике или патриотизму. Он стал очагом более опасной напряженности, символом того, что две совершенно разных философии должны вот-вот вступить в открытый конфликт друг с другом.

Доводы вокруг тогдашней христологии весьма похожи на современные аргументы вокруг креационизма. Речь шла о целом комплексе идей, касающихся происхождения всего сущего, о мировоззрении, в котором было место сверхестественному и необъяснимому, о страхе, что поражение в этом споре приведет к разрушению моральных устоев, о негодовании из-за превосходства и снисходительности чересчур образованных мыслителей. С другой стороны, резкое отрицание всех креационистских утверждений (тут на ум сразу приходит риторика Ричарда Докинса или Сэма Харриса) отражает другие страхи: что принятие мистической трактовки появления Земли приведет к победе иррационализма и детерминизма, а принятие мистической теории подорвет земную власть определенной политической группы.

На дворе стоял пятый век. Спорившие о христологии в Александрии, Риме и Константинополе сражались за мистицизм против рационализма, ими двигал страх перед персидским влиянием, стремившийся отрицать все, что касалось персидской культуры, а также опасение, что одна часть империи может получить политическую и практическую власть над другой.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 12

Между 410 и 418 годами вестготы поселяются на юго-западе Галлии

Рим остался позади, и вестготы с Аларихом I во главе двинулись на юг, в Африку, захватив с собой добычу и пленников.

Путешествие было коротким. Иордан рассказывает нам, что внезапный сильнейший шторм повредил корабли при отплытии от Сицилии, вынудив вестготов отойти к берегам Южной Италии. Аларих намеревался избрать следующий пункт маршрута, но был сражен недугом и внезапно скончался. Его люди отвели течение реки Бузенто и «привели к его ложу пленников, чтобы те вырыли ему могилу. В этом глубоком колодце они и зарыли Алариха I вместе со множеством сокровищ, а после вернули воду обратно в русло. И, чтобы никто никогда не узнал, где он похоронен, все землекопы были убиты»[39]. Первый король вестготов так и не обрел признания, к которому стремился всю жизнь, но он, по крайней мере, был похоронен как властитель.1

Вестгот Атаульф занял королевский престол вместо него. Вскоре после смерти Алариха Атаульф взял в жены Галлу Плацидию, проведя формальную церемонию венчания в маленьком городке на севере Италии – видимо, к тому времени вестготы оставили свои планы переплыть в Северную Африку. Его, по словам Иордана, «привлекли её благородство, красота, чистота и непорочность». Была ли это история любви захватчика и пленницы, или же политический ход, для нас важен результат: «Империя и готы, – заключает Иордан, – отныне казались едиными». Всю жизнь Аларих сражался либо за приобретение римской идентичности, либо за создание собственной не добился, и ни того, ни другого. Атаульф одним движением, смешав в союзе вестготскую и римскую кровь, добился гораздо большего.2