тут же перебежал к немцам, которые завербовали в пропагандисты для антисоветской обработки наших пленных – агитировал в пользу врага на Курской дуге. А когда немцы стали терпеть поражения, то Баталов бежал и от них, переодевшись в форму красноармейца…

Примерно такой же путь прошёл дезертир Красной армии Александр Поляков, пытавшийся в 1941 году укрыться от войны в своей родной деревне. За проявленную трусость он также был осуждён отправкой на фронт в штрафное подразделение. Под Ржевом добровольно сдался в плен. Затем были служба в карательном батальоне «Березина» и работа в качестве гестаповского осведомителя в лагере для советских военнопленных, расположенного в Австрии. А уже откуда его с самыми лучшими характеристиками немцы направили на службу в разведывательное подразделение Вооружённых сил КОНР. В 1946 году Полякова задержали сотрудники СМЕРШ. На допросах он клятвенно уверял следователей, что никогда ничего не имел против советской власти. Просто так «жизнь сложилась»…

А бывший старший сержант Красной армии Иван Галушин, ставший у немцев власовским лейтенантом, после ареста в 1947 году честно и прямо признался чекистам, что просто не выдержал жестоких условий немецкого плена. А когда согласился на немецкую вербовку и поступил на службу к Власову, то быстро понял свою ошибку. Но, увы, ничего поделать уже не мог – уйти обратно к своим мешал страх наказания за измену Родине…

Никакой особой «идейности» у изменников Родины не припоминал и ветеран Горьковского управления КГБ, полковник Владимир Фёдорович Котов, который многие годы после войны разыскивал и сажал на скамью подсудимых самых разных военных преступников, – его воспоминания я широко использовал при написании «Вервольфа». На памяти Котова был только один-единственный случай, когда в его руки попался вроде бы «идейный» враг.

Было это сразу после войны, когда Котов, демобилизовавшись из рядов Красной армии, рядовым стажёром только начинал свою чекистскую службу в далёком Приморье. Он работал тогда в спецпоселениях, где проживали наши бывшие военнопленные, проходившие фильтрационную проверку. Один раз ему приходилось разбирать дело некоего Михаила, который утверждал, что, находясь в плену, был вынужден пристроиться в качестве обслуги в хозяйственный взвод 581-го батальона германской армии – мол, только работал при кухне, колол дрова, носил воду, стирал бельё немцам, и ничего более.

Но к тому времени чекистам стало известно, что за вывеской 581-го батальона вермахта скрывалось особое полицейское подразделение, проводившее беспощадные карательные акции против мирного советского населения. И когда Михаила буквально «припёрли к стенке» этими и другими выявленными фактами, тот сразу изменился. Вместо вроде бы забитого, недалёкого и испуганного бывшего военнопленного перед чекистами вдруг предстала совсем иная личность. Весь её внешний вид буквально излучал ненависть! Михаил бросил оперативникам: «Да, я был унтер-офицером, командиром взвода в этом батальоне и принимал участие во всех карательных акциях. Я ненавижу вас и очень жалею, что в своё время мало вас уничтожил, красная сволочь!»

Впрочем, такие «смельчаки» были скорее исключением, чем правилом…

Очень ярко ситуацию с «идейной твёрдостью» власовцев характеризуют обстоятельства пленения самого генерала Власова. Захватила его в мае 1945 года небольшая группа наших разведчиков во главе с капитаном Якушевым из 25-го танкового корпуса вблизи немецкого замка Шлиссельбург. Власов находился в зоне пребывания американских войск, чьи командиры дали молчаливое согласие советским представителям на пленение генерала-изменника. Однако генерала сопровождал серьёзный конвой, состоящий из его охраны и членов власовского штаба. Как они могли повести себя в ситуации задержания Власова, было неизвестно.

Но арест прошёл, как говорится, без сучка и задоринки! Американцы молча наблюдали со стороны, как советские разведчики остановили колонну автомашин, в которой передвигались власовцы, а потом… Непосредственно на генерала разведчикам указал командир 1-го батальона 1-й дивизии РОА майор Кульчинский, решивший тем самым заслужить прощение со стороны советской власти. И когда капитан Якушев велел Власову выйти из машины, то никто не бросился к нему на помощь. А «верный» адъютант генерала, капитан РОА Ростислав Антонов, ловко воспользовался возникшим замешательством, резко развернул своё авто и быстренько на нём смылся куда подальше. Только его и видели!

Идти на смерть за «любимого» генерала или хотя бы просто отбить его у чекистов никто из власовского окружения не захотел. Оно и неудивительно – никакой «власовской идеи» в природе просто не существовало, а была только попытка хоть какого-то оправдания своего предательства в военное время. Это чувствовали и сами власовцы, потому и бежали, не оказывая почти никакого сопротивления советским войскам…

И последнее. Сегодня много говорят о «несправедливом отношении» к рядовым участникам власовского движения – мол, сажали их после войны без разбора, давая им чуть ли не 25 лет лишения свободы. Увы, поддался на эту ревизионистскую агитку и режиссёр Алексей Герман, который в новое время наговорил в адрес советской власти много чего нехорошего и явно непродуманного, в том числе и по поводу её репрессивной политики.

Как же на самом деле власти поступали с такими людьми?

Власовцев обычно судили по части первой 58-й статьи тогдашнего Уголовного кодекса (государственное преступление, совершённое советскими военнослужащими). Ведь согласитесь, что осужденные не просто дали свое согласие сотрудничать с врагом, выйдя из лагеря военнопленных, но ещё и надели чужую форму, получили в свои руки оружие и дали клятву на верность нацистской Германии. А это, как ни крути, есть прямое нарушение советской воинской присяги!

По мнению известного российского военного историка Александра Дюкова, репрессивная политика по отношению к изменникам Родины прошла как бы несколько этапов:

«Эта политика с течением времени существенно смягчалась и становилась всё более дифференцированной. Рядовой сформированного оккупантами какого-нибудь полицейского батальона в 1942 году арестовывался и был строго судим за измену Родине; в 1944 году точно такой же рядовой полицейский подвергался проверке на тех же основаниях, что и вышедший из окружения красноармеец, после чего направлялся на работу в народное хозяйство или призывался в Красную армию. Однако если рядовой-коллаборационист при приближении Красной армии ушёл вместе с немцами и был впоследствии репатриирован обратно в СССР, то он направлялся в ссылку сроком на шесть лет».

То есть изменников в большинстве случаев отправляли вовсе не за колючую проволоку в ГУЛАГ, а на всевозможные народные стройки, включая сюда и восстановление разрушенного войной хозяйства. Жили они в спецпоселениях, где нередко пользовались полной свободой передвижения.

Вот характерное свидетельство живущего в Карелии писателя и краеведа Е.Г. Нилова:

«Власовцев привезли в наш район вместе с военнопленными немцами и разместили их в тех же лагерных пунктах. Странный был у них статус – и не военнопленные, и не заключённые. Но какая-то вина за ними числилась. В частности, в