Он не стал подходить к предводителю воров, показывая, что теперь сам руководит командой. Однако исподлобья все же наблюдал и за Красавчиком, и за другими ворами. Доверять им было нельзя, но после недавней взбучки они помалкивали.

Красавчик медленно подошел к Каспару, он был единственным из воров, кому сегодня не перепало Каспаровой «науки».

– Держи, приятель, свой аванс, – Каспар вложил в ладонь воровского командира два рилли. Он намеренно не афишировал долю Красавчика, понимая, что этим сможет в случае необходимости шантажировать его перед лицом остальных. Свинчатка тоже знал о командирской доле, но он был приближенным Красавчика.

– Шрайк!

Нервно пританцовывая и криво улыбаясь, Шрайк подошел к Каспару.

– Как муравьи? Помогли штаны новые?

– Помогли, – ощерился Шрайк, продолжая притопывать.

– Держи свое серебро.

– Спасибо, хозяин.

Следом за Шрайком потянулись остальные. Рыпа кривился в улыбке, однако глаза прятал, Каспар отдал ему серебро, но в примирение с ворами не верил.

– Спасибо, хозяин, – поблагодарил Рыпа, но видно было, как нелегко даются ему эти слова.

Свинчатка благодарил и улыбался искренне, в нем Каспар надеялся найти поддержку, а вот Бубон после прилюдного унижения обозлился покрепче Рыпы. Взяв свой рилли, он поблагодарил за науку, сказав, что в следующий раз просто так не поддастся.

– Слизень! – позвал Каспар.

Названный вор неуверенно поднялся с земли, не зная, идти к «купчику» или оставаться на месте.

– Ну иди же, чего оробел? То дерзок был, стреляться хотел, а теперь выгоду упустить не боишься? – поддел его Каспар.

Слизень поплелся за авансом, глядя себе под ноги. Как и другие воры, он чувствовал себя глубоко оскорбленным. В драке с другими ворами обиду можно было смыть своей или чужой кровью, а тут «купчик» лишь растоптал банду и убивать никого не стал – это и было самым оскорбительным, он как будто смеялся над ними.

– Ну что, станешь называть меня хозяином?

– Стану… – зло ответил Слизень и, зажав монету в кулаке, отправился к своим.

Каспар посмотрел ему вслед и уже собрался скомандовать садиться в седла, как вдруг подал голос один из пленников:

– Ваша милость, развяжи меня, я не побегу – честное благородное…

– Сбегет он, бабушкин звон, сбегет как есть, ты лучше меня развяжи и серебра дай, я тебе тоже служить стану! – перебил его другой пленник.

– Я обоих развяжу и серебра дам обоим, если поклянетесь, что не сбежите, – сказал Каспар.

– А ты чего, ваша милость, поверишь воровской клятве? – приподняв растрепанную голову, спросил Котлета.

– Конечно, я привык верить клятвам, – сказал Каспар.

– А если я побегу, да с твоим серебром, тогда как? – поинтересовался Бабушкин Звон.

Котлета и остальные воры, а в особенности Лакоб, внимательно слушали этот разговор.

– Если побежишь, получишь стрелу в спину, – просто ответил Каспар.

– Да уж, за тобой не заржавеет.

Озадаченные словами Каспара пленники замолчали, как видно, они действительно намеревались сбежать, но упоминание о стреле заставило их задуматься.

– А-а-а… ладно, развязывай меня и серебро давай, так и быть, поклянусь не сбегать, – сказал Бабушкин Звон и повернулся на живот, чтобы Каспару было проще развязывать на нем узлы.

Тот срезал с пленника веревки, потом перешел ко второму и под сумрачными взглядами других воров освободил и его.

Котлета и Бабушкин Звон сползли с телег на землю и принялись расхаживаться и разминать руки, косо поглядывая в сторону Красавчика и его людей. Поняв их намерения, Каспар предупредил:

– Никаких драк. Получайте серебро, оружие и садитесь на лошадок – специально для вас оставлены, а выяснение отношений оставьте до возвращения в Ливен.

Спустя четверть часа отряд Каспара Фрая выехал на дорогу. В эту ночь бунта он еще не ждал, зная, что Красавчик приложит все силы, чтобы удержать воров в повиновении, но со временем их терпение будет таять, и тогда придется держать ухо востро.

Толстая муха пролетела через всю комнату и с разгона врезалась в мутное стекло крохотного оконца, затем в истерике принялась жужжать, скользя то вверх, до конца рамы, то вниз, до пыльного подоконника. Так продолжалось довольно долго, и за всеми приключениями мухи со скукой на рябом лице наблюдал работник колбасника. Хозяин его был болен, поправляясь после вчерашнего рассолом, поэтому работник продал краденой колбасы, купил пива и теперь бездельничал, размышляя, стоит ли попросить у хозяина прибавки в два крейцера или лучше продолжать по-тихому воровать сырую колбасу. По всему выходило, что воровать проще, ведь если хозяин и добавит жалованья, начнет за эти крейцеры три шкуры драть.

– Нет, дура ты зеленая, – погрозил работник сумасшедшей мухе. – Нас на мякине не проведешь, не нужно нам этих крейцеров, сами разберемся.

В пристройке дурно пахло, здесь вывешивались для просушки сычуги, но работнику это не мешало, он работал у колбасника не первый год.

Напротив стола в темном углу что-то шевельнулось, работник повел бровью и отхлебнул из кувшина еще пива. Муха перестала биться в стекло и устало сидела на пыльном подоконнике.

– Дура ты зеленая, – с чувством повторил работник. В темном углу снова раздался шорох, работник привстал с табуретки и разглядел длинный хвост.

– Вот зараза! – выругался он.

Крысы в колбасных амбарах были самым настоящим бедствием, против них снаружи сушильные амбары обкладывали плотно пригнанными друг к другу строительными камнями.

Работник огляделся – нигде не было и намека на нору, как же она сюда попала?

Стащив с ноги тяжелый башмак, работник начал красться, замахиваясь, чтобы зашибить крысу.

– Ты чего пьешь? – раздался из угла слабый старческий голос.

– А?

Работник опустил башмак и невольно оглянулся на кувшин.

– Пиво…

– Ой-ей-ей, – закряхтел кто-то из угла. – Двенадцать лет не пил пива, даже запаха не чувствовал. Дашь глоточек?

– А ты кто?

Выпучив глаза, работник попятился, из темного угла к нему выползала изможденная крыса. Ее глаза были прикрыты, облезлый хвост загнут вбок.

– Не подходи, убью! – заорал работник со страха и вскочил на табурет.

– Не бойся меня, – смиренно сказала крыса. – На самом деле я прекрасный принц, но злые колдуны превратили меня в крысу. О-хо-хо…

Крыса силилась приоткрыть глаза, но у нее не получалось – мессир Кромб был еще слишком слаб. Крыса, в обличье которой он пребывал, не могла видеть, не имела сердца и других органов, пока это был лишь кусок слабо оформившейся плоти, однако мессир Кромб надеялся закрепиться в этом мире, ведь он шел к этому целых двенадцать лет. Двенадцать лет пронеслись в мире людей как один миг, а в черных безднах нижних миров за это время успели миновать десятилетия.