В крытом дворе ждала двухместная коляска, принадлежащая герцогине. Граф Поль жестом отослал лакея и стоял с непокрытой головой, пока Сильвия не уселась в экипаж. Устроившись с нею рядом, он заметил:

— Мой зять терпеть не может передвигаться по городу в автомобиле.

И Сильвия втайне ощутила благодарность герцогу за то, что их тет-а-тет с графом Полем растянется, таким образом, по меньшей мере втрое.

— Пока экипаж быстро и плавно плыл по раскаленным парижским улицам, Сильвия казалась себе героиней романтического повествования. И. как бы стремясь подкрепить эту иллюзию, граф затеял разговор, относящийся к тому же жанру.

— Французы влюблены в любовь, — внезапно произнес он, — и если вам, мадам, доведется слышать довольно обычное утверждение, что французы любят кого угодно, только не собственных жен, ни за что не верьте. Ибо нередко случается так, что после безуспешных поисков любви француз обнаруживает ее не в ком ином, как в своей жене.

Глядя прямо перед собой, граф добавил:

— Что до брака, то в нашей стране он считается очень серьезным делом! Ни один француз не женится очертя голову, как делают многие англичане — к примеру; мои школьные приятели. Нет, для француза брак значит все. Любя женщину, он счел бы подлостью сделать ей предложение, если у него нет уверенности, что его супругу не ожидает счастье и почет.

Сильвия повернулась к нему и, поражаясь собственной смелости, задала судьбоносный вопрос:

— Но может ли француз, которого вы описываете, отказаться от образа жизни, угрожающего счастью его будущей жены?

В обращенных на него голубых глазах граф Поль Прочел много больше, чем она предполагала.

— Да! Ради любимой женщины он бы с легкостью изменил свою жизнь. Но всегда ли он будет верен этому решению? Вопрос, на который никто, в том числе и он сам, не знает ответа!

Граф Поль перевел разговор на другую тему.

Наблюдая, как взволновала Сильвию его откровенная речь, он испытал одновременно и радость и муку.

— Мой зять, в отличие от многих своих друзей, не захотел переселиться на запад города. Он остался в своем старом фамильном доме, который построил еще его дед перед Французской революцией.

Вскоре они выехали на тихую солнечную улицу и покатили меж высоких стен, над которыми простирались кроны деревьев.

Улица называлась Вавилон.

В самом деле, огромный двор и окружавшее его строение из серого камня, которое Сильвия готова была назвать дворцом, напомнили ей о вавилонской роскоши. В бесконечном ряду высоких и узких окон Сильвия не разглядела ни одного открытого, но, как только по громадным плитам двора звонко зацокали лошадиные копыта, все в доме пришло в движение.

Коляска подкатила к двери. Граф Поль соскочил вниз и подал Сильвии руку. Гигантские железные двери, похожие на ворота средневековой крепости распахнулись, и прибывшие переступили порог исторического здания — дома д'Эглемон.

Сильвия никогда не видела и даже не могла себе представить такую пышность и торжественное величие. У нее возникло ребяческое желание, чтобы Анна Вольски и Вахнеры видели сейчас все это: холл, увешанный шпалерами, которые предки герцога д'Эглемона получили в дар от Людовика Четырнадцатого; шеренгу напудренных лакеев: важного мажордома, который проводил их с графом по широкой лестнице, где гостей ждала стройная молодая женщина в белом платье.

Впервые в жизни Сильвия Бейли встретилась с герцогиней и была немного удивлена тем, как просто она держится!

Мари-Анн д'Эглемон говорила тихим, почти что робким голосом. Английским языком она владела много хуже брата, и все же ее приветливость и изысканное воспитание проявились с первых же минут. С ней можно было чувствовать себя вполне непринужденно, и она, казалось, не замечала ничего необычного в дружбе миссис Бейли с ее братом!

Второй завтрак был подан в восьмиугольной комнате с живописными панелями работы Ван Лею; зеленые лужайки и мощные деревья в саду за окнами заставляли забыть о том, что вокруг находится город. По окончании трапезы в комнату внезапно проскользнула крохотная старая дама в широком черном платье и кружевном чепчике с оборками.

Граф Поль, низко склонившись, поцеловал ее восковую руку.

— Дорогая крестная, позволь представить тебе миссис Бейли.

На Сильвию в упор уставились безжалостно-проницатсльные. но не лишенные доброты глазки — запавшие и старые, но зоркостью превосходящие, быть может, любые молодые.

Маркиза подала знак графу Полю и вышла с ним в сад, где они неспешно углубились в тенистую аллею. Впервые Сильвия и Мари-Анн д'Эглемон остались наедине.

— Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы так добры к моему бедному Полю, — тихо и неуверенно заговорила герцогиня. — Вы имеете на него немалое влияние, мадам.

Сильвия покачала головой.

— Да нет же, имеете! — Герцогиня смотрела на Сильвию умоляюще. — Вы понимаете, что я имею в виду. И догадываетесь, о чем я хочу вас попросить. Мой муж мог бы предоставить Полю работу в провинции — работу, которая бы ему понравилась, потому что он обожает лошадей. Если бы только кто-нибудь мог оторвать его от этой ужасной, пагубной страсти к игре.

Она резко замолкла, потому что граф и его маленькая, похожая на фею крестная появилась из-за угла и направилась к ним.

Сильвия невольно вскочила на ноги — у крохотной маркизы был очень внушительный вид.

— Садитесь, мадам, — повелительно произнесла она, и Сильвия послушно села.

Старая дама оценивающе оглядела английскую приятельницу своего крестника.

— Разрешите мне вас обнять, — внезапно воскликнула она.

— Вы такая хорошенькая! Без сомнения, вы часто слышали это от молодых людей, но комплименты стариков ценятся выше, потому что врать им нет нужды.

Маркиза склонилась, и Сильвия, удивляясь и смущаясь, ощутила на своих щеках прикосновение ее увядших губ.

— У мадам Бейли румяна натуральные — они не стираются! — вскричала старая дама, и по ее пергаментному лицу скользнула улыбка. — Дети мои, каких только глупостей не плетут про румяна! Не вижу беды в том, чтобы восполнить дары, на которые поскупилась природа. Вот тебе, например, Мари-Анн, капелька румянца на щеках вовсе не помешала бы! — Маркиза говорила высоким дрожащим голосом.

Герцогиня улыбнулась. Ее брат всегда ходил в любимчиках у старой маркизы.

— Мне было бы неловко, если б он стерся, — непринужденно возразила Сильвия, — если бы, к примеру, одна щека у меня оказалась бледной, а вторая — румяной.

— Этого никогда не произойдет, если ты будешь пользоваться теми румянами, о которых я тебе уже давно твержу. Единственные румяна, пригодные для уважающей себя дамы, делаются из сока герани — он придает коже абсолютно естественный оттенок. Моя дорогая матушка никогда не применяла других. Помнишь, как на первом королевском балу после Реставрации Людовик XVIII сказал ей комплимент по поводу красивого цвета се лица? Так вот. королевской похвалой она была обязана исключительно цветам герани!