На улице было серо и хмуро, кажется, собирался дождь… «Самое время для посещения кладбища», – подумал Павел.

Старое кладбище находилось на востоке, к нему надо было идти через весь город, потом подниматься по улице вверх. Затем дорога виляла: делала зигзагообразный маневр, и Паша оказался перед чугунной оградой: за ней виднелась небольшая часовня…

Как найти могилу убитого, Стелла Дмитриевна объяснила. Только он о ней подумал, раздался звонок – тихая мелодия.

– Нашли? – услышал он голос своей недавней собеседницы.

– Я уже здесь.

– Хотела сказать «удачи». Но понимаю: как-то неуместно… Когда будете возвращаться – позвоните. У меня кое-что для вас есть. Обязательно позвоните – я буду ждать.

Он дал отбой и положил трубку в карман. На кладбище стояла тишина. Черные ветки деревьев в некоторых местах касались белых памятников и походили на черные волосы на белом лице, которые лезут в глаза и на лоб, – неожиданно пришло ему в голову сравнение. Кладбище было небольшим, ухаживали тут не за всеми могилами, кое-где были видны следы самого настоящего разрушения и запустения… Пару раз попались красивые памятники со скульптурами… Одна из них изображала маленькую девочку с лукавой улыбкой, ее пальчик был приложен к губам, она словно просила хранить какую-то тайну. Хорошо, вздохнул Паша, я буду хранить тайны. Если бы еще знать – какие…

Нужная ему могила находилась почти в самом конце кладбища. Над памятником нависало дерево с раскидистой кроной… Какой вандал убил человека и отрубил ему руки, а потом еще вложил в них розу? Зачем? Что он хотел этим сказать? Или и вправду здесь орудовала банда отморозков и кто-то решил таким образом поглумиться? Но тогда почему эти следы всплыли в Москве, да еще через десять лет… Маньяк переместился в Москву?

Артур Вейде.

Даты жизни.

Скромная табличка – и всё…

Порыв ветра качнул ветви дерева, и Павел посмотрел на часы. Затем набрал телефон Стеллы Дмитриевны.

– Я возвращаюсь. – И он направился по уже знакомому маршруту.

* * *

Сюрпризом для Паши оказалась большая картонная коробка.

– Я вспомнила о ней случайно. После смерти Олиных родителей кое-какие вещи я перенесла к себе. В том числе и ее, – кивнула на коробку Стелла Дмитриевна. – Здесь Олины вырезки из газет, блокноты, записи… рисунки еще детские. Если хотите – могу дать. Вдруг понадобятся.

Квартиру Оля продала, а вот вещи остались. Не все: что-то она отдала или подарила, что-то вынесла на помойку…

Коробка была упакована в сумку, которую Павел нес в руках.

В гостинице он поставил ее на пол. Дочь Марины, ее звали Кристина, вышла к нему навстречу все с тем же неизменным розовым зайцем:

– А что там, в коробке? Подарки?

– Нет. Подарок для тебя будет в следующий раз.

– Завтра?

– Да. Завтра.

Надо было ребенку хоть шоколадку купить, ругал он себя. Мог бы и догадаться…

Наскоро поужинав, он поднялся к себе в комнату и тут почувствовал, что сонливость с него спадает. Любопытство оказалось сильнее. Он спустился вниз, заварил себе кофе. Еще в первый день его пребывания в гостинице Марина показала ему, где что находится, и он мог сам заваривать кофе-чай и брать конфеты и печенье. Пашу охватил азарт. Да такой сильный, что он чуть не приплясывал на месте от нетерпения. Ему хотелось поскорее добраться до содержимого коробки.

Кофе он себе сделал крепкий-прекрепкий, взял сухарики с солью, почему-то захотелось сухарей, и поднялся наверх. Поставил все принесенное на стол и какое-то время стоял, прислушиваясь к ветру, завывающему за стеной. Первые два дня он не мог привыкнуть к этому резкому вою и посвисту, которые, казалось, были совсем рядом. А теперь не просто привык, ему даже нравилось. Паша подумал, что житель современного мегаполиса отвык от многих звуков и ощущений. Они стали слишком стерильными и предсказуемыми, а здесь, на море, в несезон, когда народу мало и за окном выводит рулады такой замечательный ветер, чувствуешь себя удивительно живым и настоящим…

Он придвинул к столу кровать и водрузил коробку на второй стул. Так было удобно просматривать содержимое, раскладывая его на кровати… Сначала он все вывалил на стол. Школьные тетради, блокнот с куклой Барби, рисунки… Он сделал глоток кофе и стал все просматривать.

Через три часа глаза уже по-настоящему слипались, и не было сил противостоять сну, который наваливался с неумолимой обреченностью. Он лег спать, думая о том, что, кажется, при просмотре что-то упустил.

Утром ему уже не надо было идти в библиотеку, и он мог продолжить свои поиски. Его завтрак состоял из бутерброда с сыром и большой чашки кофе. Он даже не стал разбавлять его молоком, чтобы кофе был крепче.

Как странно, подумал он, что после человека остается всего лишь коробка бумаг – и всё… Ну еще, конечно, вещи… Мысли принимали опасный оборот и могли завести слишком далеко – к размышлениям о бренности этой жизни, ее суете и скоротечности. Волевым усилием Павел вернулся к сегодняшнему дню и снова принялся за разбор бумаг. Детские рисунки, наброски, видимо, Ольга неплохо когда-то рисовала…

Что могут сказать о человеке вещи, оставшиеся после него? Достаточно ли их, чтобы составить портрет владельца? Или все-таки каждый из нас терра инкогнита? Все мы родом из детства, вспомнил Павел слова какого-то классика. Рисунки Ольги были наивны и робки, но в них жило желание обрести дом, которого, судя по всему, у девочки не было. Родители ее были заняты собой, на маленькую Олю не обращали никакого внимания, отсюда и ее желание вырваться из родного города любой ценой. Несмотря ни на что… Отсюда и неразборчивость в средствах… Потому что она не знала, что такое хорошо и что такое плохо… На рисунках была изображена маленькая, по сравнению с родителями, фигурка девочки. И еще крошечная собака рядом. Был ли у Оли щенок? Надо спросить у Стеллы Дмитриевны…

Рисунки были интересными, со временем из Ольги мог получиться неплохой художник, вот только теперь ничего уже не получится… И никто не скажет, могло ли из нее что-то получиться или это обман зрения. Хотя Паша был уверен, что в каждом человеке есть свой талант, нужно только его увидеть… Дальше шли отрывки из дневников… записанные мысли вслух…

* * *

После обеда, предварительно созвонившись, он зашел к Стелле Дмитриевне.

– Вы не дадите адреса ее подруг?

– Анри, мой мальчик. – Старушка ворковала с попугаем. – Веди себя тише, ты харроший, харроший… – Она словно не слышала Пашиных слов.

Он стоял и переминался с ноги на ногу.

– Я вспоминаю… – бросила она ему. – Вот, Лариса Мартиросова.

– Ее я уже знаю. А еще кого-нибудь можете вспомнить?

– Что-то вертится в голове. Сейчас, сейчас… Вот, мелькнуло: Марина Замойкина.