Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сведения. Все, что с ним связано, – устало сказал Полито. – Я же говорю, он как с ума сошел. Ищет ответы в старых книгах.
– В книгах?
– Так мне ребята сказали, но я бы не слишком верил. Сомневаюсь, что они в курсе, о чем речь.
– Не понимаю… Если он так хотел найти меня, почему дал уйти?
– Черт, ты серьезно? Жаль, что ты себя там внутри не видел.
– Он знает, что я вернусь, – ответил я на свой вопрос.
– Он тебя просек, приятель. И так просто не отпустит. Эммет никогда не играет в открытую. Он так все обстряпает, что ты будешь чувствовать себя обязанным. На твоем месте я бы ушел и не возвращался. Еще не поздно.
– Но ты – это не я. Я не отступлюсь.
Очевидно, Полито знал, о чем говорит, но у меня были свои планы.
– Ну тогда имей в виду, что ничем хорошим для тебя это не закончится.
Какое-то время мы шли молча, возвращаясь той же дорогой, которой пришли. Полито снова стал насвистывать свою дурацкую песенку.
– Зачем вор дарит деньги нищенке?
– Что? Какой нищенке?
– Той, что продает детские ботиночки.
– Как ты узнал? – Судя по выражению лица, он сразу все понял, но не очень-то хотел говорить на эту тему. – Долгая история…
– Я весь внимание.
– Слушай, парень, тебе что, заняться нечем?
– Я просто хочу понять.
– Ну хоти дальше.
– Ты, кажется, забыл, что мой медальон оказался у этого прощелыги по твоей вине.
– Дерьмо… – Полито сердито сплюнул, хотя сердился скорее на себя, чем на меня. – Просто женщина, усек? Ты сам сказал: нищенка. И все.
– Что-то не верится.
– Твои проблемы.
– А почему она продает детские ботиночки?
– Черт. Сам-то как думаешь?
– Потому что… ребенка нет?
Полито скривился: придется объяснять… Хотя ему очевидно не хотелось.
– Она была монашкой, ясно? Работала в приюте. Там мы и познакомились. Несколько лет назад. Она была из хороших, знаешь? Не ведьма, как другие. Эта была ласковая и веселая. Веселая монашка, прикинь?
– И что с ней случилось? – спросил я, рискуя сбить его с мысли.
– Я уже был не в приюте. Она тоже. Вернулась в свой монастырь, знаешь? Пару лет назад, как раз когда эти мерзавцы стали жечь монастыри и убивать монахов и священников. Антицерковный разгул.
– У нас в районе из церкви повыкидывали на улицу открытые гробы…
– Я видел, как людей вешают, приятель… Вешали прямо на входе в церковь. Черт, я никогда не был сильно религиозным, но это было чистое зверство.
– И что с ней?
– Выволокли всех из монастыря, священника убили, монашек изнасиловали.
– Господи…
– Господи, вот именно… Молишься всю жизнь, а потом, когда тебя мучают и убивают, помощи с небес не дождешься.
– Ее тоже изнасиловали?
– Да. И бросили полумертвую на улице. Потом, оклемавшись немного, она пошла к своим, но ее уже не взяли обратно. Выгнали из монастыря. Даже слушать не стали.
– Почему? Из-за того, что с ней произошло?
– Из-за того что она была беременна.
– Вот дерьмо…
– С животом и на улице. Вот так с ней обошлись свои же. Мерзавцы. Помогают всем подряд и не могут помочь своим. Тогда-то я ее и встретил. День был паршивый, лило как из ведра, она пряталась под какой-то картонкой, вся дрожала. Она меня первая узнала. Черт, клянусь, я бы двадцать раз прошел мимо и у меня мысли бы не было, что это она. Так что я взял ее к себе, нашел местечко получше. Не дворец, конечно, но сухо, и теплее, чем под картонкой. Потом я узнал про беременность, предложил ей помочь с этим, но она отказалась наотрез. Она бы лучше сама умерла, но на это у нее духу не хватало, сечешь?
– Если веришь в Бога, самоубийство – большой грех, сразу в ад или что-то такое.
– Не знаю… Потому что ребенка от этого козла, насильника, она не хотела, а избавиться не могла.
От этой истории мне стало физически плохо. Я разных ужасов насмотрелся в последние месяцы, но рассказ Полито прямо жег меня изнутри, так что задавать следующий вопрос было страшно:
– А потом?
– Про нее стали говорить, история дошла до богатенькой пары, они ко мне и заявились. Выглядели так, будто даже не в курсе, что где-то какая-то война, понимаешь? Такие, будто все как раньше. Хотели взять ее служанкой, давали крышу над головой, еду.
– Есть еще в мире добрые люди…
– Не такие уж и добрые. Поставили условие, что когда она родит, то отдаст ребенка им, будто это их ребенок.
– Серьезно? Она согласилась?
– А что ей было делать? Она говорила, что Бог услышал ее молитвы, что это лучший выход. Переехала в их богатый район, к ним в особняк. Но когда ребенок родился, все изменилось. Хозяевам стало неуютно от того, что настоящая мать шастает у них по дому, а ей трудно было делать вид, что она к ребенку не имеет отношения. Ее вышвырнули на улицу как собаку, а ребенка оставили себе.
Я погрузился в рассказ Полито, как в готический роман. Драматический и жестокий. Без надежды на счастливый конец.
– А почему она на них не заявила или что-нибудь такое?
– Она пыталась. Ходила в полицию, но… что может бродяжка против одной из самых богатых семей в городе?
– Ничего, я думаю.
– Она вернулась на улицу в надежде скоро умереть, угаснуть тихо, но с достоинством. Обмануть Бога, вроде того. Собственно, этим она сейчас и занимается. А я что? Стараюсь поддерживать ее как могу, хотя не знаю, услугу ей оказываю или наоборот.
– Ты делаешь то, что должен.
– Я знаю, что однажды приду и найду только брошенную картонку.
– Но ты хотя бы будешь знать, что сделал все, что мог.
– Знаешь, что я действительно сделал? – прошептал он, наклонившись ко мне. – Сжег их чертов дворец. Дождался, пока уедут на лето, залез, взял кое-что, а потом поджег. Горело от фундамента до самой крыши. Что-то я продал Эммету, а он перепродал. В полиции вышли на некоторые вещи, опознали как краденые. Добрались до старика, я оказался под подозрением. Потому я тогда и уехал из Барселоны. Думаю, хозяева еще немного сердятся за то, что я превратил их особняк в горстку пепла.
– Я рад, что ты это сделал.
Мы шагали молча, если не считать песенки, которую снова принялся насвистывать Полито. Я размышлял над услышанным.
– А скажи мне вот что, – спросил я наконец, – почему ты не бросишь работать на этого ростовщика?
Судя по выражению лица Полито, я застал его врасплох. Он задумался