Я растерянно отвела взгляд, встречаясь глазами с повеселевшими мужиками. Рыдания немощной все усиливались, и я робко погладила Халлонию по голове.

ГЛАВА 19

Горькие всхлипывания разносились по пустыне минут десять. Мне казалось, что от этого «Ы — ы–Ы — ы–Ы» земля ходуном ходит. Мужчины тактично отвернулись, давая возможность раскрасневшейся, сопливой Халлонии выплакаться.

— Ну… ничего же страшного не случилось, — старалась успокоить ее, поглаживая по голове — выберемся целыми и невредимыми, не стоит так расстраиваться. Подумаешь, прогулка по песочку… Еще ведь маленький срок, родить не успеешь. А даже если и так, пусть хоть и девочка родится, будем ее прятать от мужиков, чтобы даже случайно не посмотрели своими проклятыми глазами, — пробормотала и недовольно зыркнула на мужиков.

— Т — ы–ы н — не по — о–имае — ешь, — сквозь завывания пробиралось что — то невнятное.

— Хорошо. Я не понимаю. Может, успокоишься и расскажешь, чтобы поняла?

Тут она отлепило мокрое лицо от моего плеча, и подняла голову. На меня смотрели заплаканные глаза — щелочи.

— Мой ребенок от мужчины из Кадар — гана, я изменила гарему и всем своим мужчинам, пока была там, даже по срокам не совпадает, крошке в моем животе всего четыре месяца, а не пять, как я всем соврала, — прошептала женщина одними губами, чтобы услышала только я.

Я встала и оттащила Халлонию немного подальше, под подозрительные взгляды разномастных мужчин.

— То есть как? Здесь разрешено многомужество и мужские гаремы, но связь с мужчинами из других государств считается изменой? — недоумевала я.

— Примерно так, — всхлипнула собеседница.

— Господи! Ты же наверняка одна из самых богатых женщин в мире, но боишься, что парни, которые даже не совсем тебя любят, сочтут связь с другим за измену? Я, конечно, не специалист в любовных делах, но мне кажется, они только рады будут, если ты их отпустишь. Тебя ведь никто не держит, можешь быть счастливой с настоящим отцом своего ребенка. И никому не лгать.

— Кому я тогда буду нужна? — просипела, отстраненно рассматривая землю под ногами, — то была случайная связь на одну ночь. Рабство останется здесь навсегда, Азриэлла, оно позволяет женщинам чувствовать себя нужными. Я не откажусь от этого.

«Ты же не нужна никому, куда ты пойдешь?» — вторили слова Толика в голове.

У меня были силы уйти. А у Халлонии их нет. За нее говорят какие — то детские травмы. Или взрослая жестокость.

Ей бы и хотелось быть по — настоящему любимой, но она совершенно не понимает, как поступить. Непонятно, было ли в ее жизни хоть что — то хорошее, как пример. Большая часть мужчин Эрнела озлобились на женщин. Даже Лютимар на первом отборе рассказывал, какие они ужасные и что одна я буду такой прекрасной и хорошей.

Нет, я не знаю, как обстоят дела на самом деле. Но если посмотреть на все и глазами женщин этой империи, то картина вырисовывается странная. Проклятье выкосило большую часть их близких точно так же, как и у мужчин: матерей, сестер, подруг, вполне возможно, дочерей. А потом, как снег на голову — собирайте себе гаремы и пытайтесь рожать, хоть и не получается, даже если и не хочется, если больно осознавать, терять, быть может, уже зародившийся плод под сердцем. Но никого это не волнует, ты женщина — старайся.

Я насупилась и волком посмотрела на островок мужчин в десяти метрах от нас, сильнее прижав к себе Халлонию.

Почему — то вспомнилось, как какой — то экземпляр из ее гарема сбросил беременную Халлонию на песок, когда убегал. И ведь ничего, до сих пор все с ним хорошо, девушка даже слова позже ему не сказала. Видимо, все прекрасно и так, лишь бы не быть одной.

Так одной можно не быть и с одним мужчиной.

— Это так не работает, — тихо проговорила, все же ощущая острую жалость в душе, — сейчас ты им не нужна. Они тебя боятся и ненавидят. Люди могут любить по — настоящему лишь тогда, когда чувствуют себя свободными душой рядом с другим человеком. Могут смотреть на него сквозь призму своих собственных убеждений. Ложь всем вокруг и самой себе, в частности, никому не поможет. Попробуй сама себя полюбить, тогда и мир будет союзником, а не врагом, который нужно обязательно подчинить.

Я и сама всю свою жизнь не понимала. Любить себя! Любить! Это основное!

— Я себя люблю, — надулась девушка, отвернувшись.

— Ты себе потакаешь.

— Ничего ты не понимаешь! — после этих слов резко встала, направляясь к мужчинам.

Но села немного поодаль, не рядом с лже — отцом ребенка.

— Ты как? — Калебирс тут же оказался рядом.

Я устало обняла его, ничего не говоря. Император все понял без слов.

Спать мы так и ложились под открытым небом. Хоть уже и стало значительно холоднее, но в спальных мешках было комфортно. В этот раз я залазила в ложе уже к тепленькому Калебирсу, что лег пятнадцать минут назад, пока я отлучилась в кустики (кустик изображал Резар).

Император встречал меня нежной улыбкой. Я тут же нырнула к нему в объятия и сладко потянулась. Все тело ныло от переизбытка физической нагрузки, гудящие ноги — то вообще отдельная тема.

Под мерные поглаживания ласкового императора по спине, уснула, закинув на него ножку.

Спали мы недолго, всего несколько часов. Сегодня встали еще затемно, не дожидаясь солнца, что снова обещало неумолимо припекать. Ложились — темно, проснулись — темно, но хотя бы час пути еще должен был быть прохладным. Стоит радоваться мелочам в трудные времена.

Саадар с самого пробуждения хлопотал рядом, по максимуму устраивая мое удобство. Уговорил поесть, напиться воды, чтобы потом не так жарко было. Помог закрутить на голове пучок, как самый настоящий парикмахер — стилист. Словом, был очень милым и постоянно улыбался, бросая на меня влюбленные взгляды. Когда начали путь — с самого начала романтично держал за руку, не давая спотыкаться. От соприкосновения ладоней было жарко, но Саад не отпускал, и я тоже не стала. Это было мило, немного по — разгильдяйски, как со старшеклассником, что нашел девушку, которая точно станет будущей женой.

И Халлония шла сама. Я иногда замечала, как она задумчиво поглаживает живот. Может, она наконец — то найдет гармонию в себе, а не только в окружающих.

В дороге казалось, что сегодня жарче, чем вчера, но было привычнее. Удивительно, но наша дружная процессия работала слаженно, никто не жаловался и не пыхтел. Мы просто шли в