«Любишь золото?» — спрашивает тот, который из-под воды глядит.

«Кто ж его не любит?» — отвечаю как-то, сам не понимая даже как. Голова-то моя с макушкой в речке.

«А хочешь много-много золота?».

«Хочу…».

«Тогда, сделай так, чтоб молодой Куница не смог с Иваном Непийводой встретиться и приходи на это же самое место. Не пожалеешь…».

«Убить что ли?» — спрашиваю.

«А это, уж как сам хочешь…», — засмеялся искуситель и вытолкнул меня на берег.

— И тогда ты, паскуда, решил сделать так, чтоб меня казнили? — сверкнул глазами седоусый запорожец. — Для этого и в шинок позвал? Мол, разговор важный имеется.

— Нет, — опустил голову Ефим. — Тогда я хотел тебя просто напоить… Потом, под каким-то предлогом сюда привести и в омут столкнуть. Но, когда Остапа увидал — передумал.

— Несмачный знал о тебе что-то постыдное? — быстро спросил Куница.

— Я… Мне… Он…

— Ну, — пнул его в голень Непийвода. — Чего заблеял? Худшего злодеяния, чем ты в Сечи совершил, придумать сложно. Так что не бойся, дважды тебя не казнят. Отвечай: чем Остапу нагадил?

— Мною… выкуп за него… еще тогда… А я… не довез… Цыгане в Коростыне украли… — Галушка вмиг приободрился. — Истинный крест!

— Не пачкай имя Господнее своим поганым ртом! — рявкнул на убивца Иван, но это было излишним. Только Ефим поднес руку ко лбу, пожелав осенить себя крестным знамением, как из зловещего омута выметнулась пятипалая когтистая лапа. Сцапала окаменевшего от испуга иуду за горло и утянула в воду. Только булькнуло…

— Господи, спаси и помилуй…

Отец Никифор шагнул к реке и выплеснул в нее из посеребренного ведерка, свяченую воду, одновременно осеняя расходящиеся круги, нагрудным целовальным крестом.

Ровная гладь Речища в тот же миг вспенилась, вздыбилась и плюнула в попа струей, состоящей из придонного ила, тины и жабьей икры. Но выставленный попом крест, лучше всякого щита отразил бесовскую атаку. И вся эта зловонная жижа упала обратно в реку, даже не долетев до берега.

— Иван, — чуть напряженным голосом обратился поп к Непийводе. — Бери молодого Куницу и уводи его прочь отсюда. Коли нечисть так сильно хотела помешать вашей встрече, значит, вам и в самом деле есть о чем поговорить. И если ты знаешь что-то важное, но молчал, скованный клятвой, или каким иным обетом, расскажи Тарасу все, без утайки. Я отпускаю тебе этот грех. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа — аминь!.. И еще — пошлите кого-то за отцом Кириллом. Пусть поторопится. Силен бес, один я его долго не удержу… В общем, спасибо тебе, ведун, что указал место, где нечистый дух прячется. Теперь все — идите с миром… Благословляю.

Запорожцы осмотрели одежду, амуницию, наполнили фляги водой, оседлали отдохнувших коней и неторопливо двинулись следом за басурманами, ориентируясь по следам, оставленным чамбулом, и поглядывая на парящего высоко в небе беркута. И хоть в спины еще веяло речной прохладой, степь сразу же дохнула казакам в лицо обжигающим, колючим зноем. А орел, никуда не сворачивая, летел на север, пока не превратился в едва различимую точку у самого среза неба и там завис, поджидая медлительных всадников.

— Куда же их нечистый ведет? — удивился Лис. — Прут и прут, как голые в баню.

— Кажется, я догадываюсь… — задумчиво сказал Байбуз.

— Так говори, чего за хвост тянешь?

— Мы сигнальный огонь зажечь успели, значит — людей предупредили. Верно? Верно. Вот и хотят голомозые забраться как можно дальше… Чтоб и ясырь взять, и воинов не потерять. Туда, где их никто не ждет.

— Весьма, — с уважением взглянул на парня Лис. — Быть тебе, Остап, кошевым… Как считаешь, Пайда?

Гепард, услышав свое имя, повернул голову, но промолчал. Наверно, тоже так думал.

— Правильно, — продолжил шутку Лис. — Остап станет кошевым, а тебя, Пайда, есаулом сделает.

— А тебя, — делая вид, что обиделся, ответил Байбуз, — велю из Сечи палками гнать, чтоб не болтал много.

Товарищи весело захохотали над немудреной шуткой.

А чего печалиться? Сегодня живы казаки, вот и ладно, вот и славно. Глядишь, и дальше вывезет кривая… Погибшим же — вечная память и слава…

— Треклятые басурмане, — ругнулся Остап чуть погодя. — Сколько годов бьем их, где только не поймаем, а они все прут и прут на наши земли. Соберутся в кучу и вновь лезут.

— А ты хотел, чтоб лис перестал в курятник хаживать? — зло сказал Лис, в сердцах не заметив, как комично это слышать именно от него. — Шалишь, брат! Пока разбойнику псы голову не оторвут, ничего не поможет… Хоть хвост отрежь…

— Значит, надо оторвать, — сплюнул Байбуз. — Может, для того архистратиг и передал Тимофею стяг, чтобы запорожцы смогли исполнить предназначение?

— Это вряд ли, — не согласился с ним Семен. — Безусловно — Войско Низовое Запорожское самое что ни на есть православное воинство, но… — пожилой казак немного помолчал, задумчиво теребя ус. — Вспомните, что завещал людям Господь? Любовь и всепрощение! Вот я и не уверен, что Иисус доволен тем, что христиане проливают реки крови. Да еще во имя святой веры и с именем Господним на устах…

— Мудрено говоришь… — покрутил головой Остап. — Я и не пойму всего… Замириться что ли с басурманами надо? Так без толку это. Сам знаешь. Они послов примут, в вечной дружбе поклянутся, даже потерпят немного, если дары им ценные поднести или пригрозить крепко. А как только саранча пастбища побьет, или в Кафе[28] цены на невольников поднимутся — они тут как тут. Нагрянут тайком, и вновь польются кровь и слезы.

— Да, это отец Никифор так говорил, — тряхнул рыжим чубом Лис. — Я тоже запомнил… Вот и кумекаю иногда: слова вроде верные, а вдуматься — полная бессмыслица получается. Если Господь хотел создать на земле царствие мира и покоя, зачем надо было делать людей такими разными?

— То ж не Господь, — аж вскинулся Остап. — Сатана всех разъединил и друг на дружку науськал! Когда люди вместе ту… бабскую вежу строили.

— Не бабскую, а Бабилонскую… — поправил его Лис и негромко продолжил. — Может, и Сатана… Только я так скажу тебе, хлопец: тот кошевой, у которого есаул или писарь людей баламутят, долго пернач в руке не удержит…

— Все это очень интересно, — хмыкнул Остап. — Но давай оставим разговоры и домыслы богословам и философам. Их в одной только Киевской академии добрый полк набрать можно. А наше дело — ветер в поле ловить… И неплохо бы поторопиться, если хотим тот треклятый чамбул хотя бы к вечеру догнать. Беркут вон уже где, скоро и не различим в небе.