Стекло передней дверцы ушло вниз – и взору Вдовина явилась страшная голова с раздутыми ноздрями.

– Проект нам сорвать хочешь? – прорычала она. – Ты что себе позволяешь? Тебя для чего на работу брали? Чтобы ты нужных людей подставлял? Бомжей тебе мало?..

Изливши первый гнев, незнакомец умолк, откинулся на спинку сиденья, и, если бы не два стерженька, брякнувшие об асфальт, запросто могло бы показаться, что начальство вполне удовлетворено произведённым впечатлением и готово следовать дальше.

Александр отстегнул свой ремень безопасности, пощупал пассажиру пульс, приподнял веко – и, скорбно кивнув, достал телефон.

– У нас тут ЧП, – сообщил он кому-то. – Ехали мы с Петровичем, а навстречу, как на грех, наш подопытный. Петрович увидел, велел остановиться, дверцу открыл – ну и отчихвостил… по своему обыкновению… Да! Дуплетом… Без сознания. В больницу везу…

Нажал кнопку, поглядел на оцепеневшего Вдовина.

– Всё путём, Никанор Матвеевич, – утешил он. – Увольнений не будет. Работаем дальше…

* * *

Ну и кто он теперь? Киллер? Именно так. Скромно оплачиваемый киллер… Сначала – банду, потом – шефа, а завтра, глядишь, какая-нибудь соседка посообразительней объявит мужу, будто изменяет со Вдовиным, разъярённый супруг налетит во дворе на Никанора Матвеевича с кулаками – и…

Уволиться? Что это изменит?.. Нет, изменить-то, конечно, изменит, но к худшему! Кто поверит, что человек в трезвом уме и здравой памяти способен отказаться от охраны, за которую ещё и зарплата причитается? Будут подставлять точно так же, а защитить-то уволившегося уже некому…

Бежать! Бежать…

Куда? В монастырь?

Хм… А это, между прочим, мысль…

– Гражданин! – с омерзением окликнули его. – Эй, гражданин!..

Обернулся. Перед ним стояла сплочённая группа чистенько одетых то ли студентов, то ли старшеклассников, в которую почему-то затесались также две кряжистые злобные тётки.

– Чего?.. – У него сел голос.

– А вот позовём сейчас полицию, тогда узнаешь «чего»! – пригрозила, сверкая глазами, одна из тёток. – «Чего»!

Смуглый горбоносый юноша с полупрозрачной мефистофельской бородкой сделал шаг вперёд.

– Вы оскорбляете чувства верующих, – торжественно выговорил он.

– Я?.. – изумился Вдовин.

Чтобы он оскорбил чувства верующих? Да он сам, если на то пошло, только что в монастырь собирался…

– Что это на вас?

Вдовин упёр подбородок в грудь – уставился на незнакомую девичью мордашку и непонятную иноязычную надпись. В перевёрнутом виде они показались ему ещё более незнакомыми и непонятными.

– Да чего с ним разговаривать! – грянула тётка. – Зови полицию! И наших веди!

Кто-то куда-то метнулся. Никанор Матвеевич отнял взгляд от маечки – и обомлел. Столько правоты было в широко раскрытых глазах, такой решимостью дышали молодые лица, что Вдовину почудилось, будто он стремительно съёживается до микроскопических размеров. Ещё мгновение – и его просто не станет.

«Бежать…» – беззвучно шевельнулись губы.

Вдовин повернулся – и побежал.

– Держи его! – послышался крик, но был прерван оглушительным бренчанием, словно на асфальт сыпанули с высоты добрую сотню крупных гвоздей.

А навстречу бегущему шла уже целая толпа разгневанных молодых людей в белых рубашечках – и с ними двое полицейских.

Вдовин закричал, кинулся вспять – и успел увидеть, как скрывается за кронами возвращающийся на базу беспилотник, а взамен ему на цель заходит второй.

Очевидно, у первого кончился боезапас.

Ранним декабрьским утром, проводив на работу жену, я ходил босиком по квартире, поочерёдно выключая лишний свет, утюг, телевизор, газовую конфорку и бьющий из крана кипяток. Обезвредив всё, что можно, подсел к журнальному столику, на краю которого заботливой женской рукой была положена с вечера пара чистых носков, машинально протёр ими экран ноутбука и с ненавистью уставился на неподатливый абзац.

Попробовал переделать первую фразу, отчего та стала заметно хуже, поколебался, не оставить ли всё как было, но тут грянул телефонный звонок. Начинается! Либо тёща запамятовала, в какую сторону отворять дверцу холодильника, либо, упаси боже, опрос общественного мнения.

– Здравствуйте, – приветствовал меня бархатный баритон. – Евгений Юрьевич?

– Да, это я.

– С вами говорит Агриков. Пётр Агриков, референт Неженского.

– Чей-чей референт?

На том конце провода запнулись. Может быть, даже заморгали.

– Неженского, – особо выделив ударение на первом слоге, повторил обладатель бархатного голоса. – Гордея Исаевича Неженского…

Должно быть, и мысли не допускал, что кто-то может не знать Гордея Исаевича.

– А! Вон вы о ком… – вынужден был промямлить я. – Слушаю вас.

– Простите, что отрываю… Вы где берёте сюжеты?

Да чтоб им всем пусто было!

– Сюжеты?! Ах, сюже-еты… Да тут, знаете, на углу магазинчик такой круглосуточный…

Пётр Агриков, следует воздать ему должное, не обиделся – даже вежливо посмеялся.

– Нет, серьёзно. Где?

– Из космоса! – злобно сказал я.

– Вот и мне говорили, что из космоса, – задумчиво прозвучало в ответ. – Скажите, а Игорь Шахин, которому вы посвятили «Юность кудесника»… Это реально существующее лицо?

– Реальней некуда. А в чём дело? Возникли сомнения?

– Н-ну… Великого Нгуена вы ведь, как выяснилось, выдумали…

– Был грех.

– Вот видите! – с мягким упрёком промолвил Пётр Агриков. – А я на его поиски потратил весь вчерашний вечер…

– Сочувствую, – сказал я, несколько, признаться, оторопев. – Но что касается Игоря Шахина, уверяю вас… вполне реален.

– Он в самом деле колдун?

– В смысле?

– Н-ну… в посвящении-то: «Игорю Шахину, колдуну…»

Опаньки! А ведь это меня, братцы, дурят… Колдуном я дразнил Игоря с тех давних пор, как этот озорник погадал по руке суеверной барменше, за что стал желанным гостем забегаловки.

Кто ж это у нас такой остроумный? Смотров? Белянский? Скорее Белянский – он сейчас завлитом в Молодёжном театре. Попросил какого-нибудь актёра с бархатными обертонами… Ну сам виноват!

– Потомственный. Происходит по прямой линии от атамана Уракова. Про Ураков бугор слышали?