С. Д. Сазонов заявил о готовности не только вести переговоры непосредственно с Веной, но и обсудить условия примирения между Веной и Белградом на конференции великих держав. Ответом была угроза – заявление о готовности Германии перейти к мобилизации156. «Мы вообразили, – писал через год с небольшим князь М. фон Лихновский, – что, используя приказной тон и приемы из армейского строевого устава, сможем добиться дипломатического успеха и так омолодить Австро-Венгрию. Это была наша фатальная и ужасная ошибка»157. Таким образом, Берлин занял такую же позицию, как и во время боснийского кризиса. Утром 17 (30) июля очевидность этой угрозы полностью осознали в Петербурге. Военный министр и начальник ГУГШ были настроены весьма серьезно и не теряли надежды на исправление ситуации. Это должно было произойти не позднее 17 (30) июля.

Утром этого дня Н. Н. Янушкевич и В. А. Сухомлинов пытались по телефону убедить императора вернуться к приказу об общей мобилизации. Император отверг эту просьбу и прервал разговор. Однако к телефону подошел приехавший к военным С. Д. Сазонов и добился аудиенции в Петергофе в три часа дня158. Министр обещал в случае удачи связаться с начальником ГУГШ по телефону. «После этого, – сказал Н. Н. Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон, и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для преподания противоположных приказаний в смысле новой отмены общей мобилизации»159. Генерал остался в своем кабинете. Приблизительно в час дня ему позвонил В. А. Сухомлинов – теперь общая мобилизация начиналась 18 (31) июля. На этом этапе путаницы можно было еще избежать. Текст указа снова был проведен по всем инстанциям С. К. Добророльским160, осталось лишь получить санкцию императора. В два часа дня С. Д. Сазонов, сопровождаемый генерал-майором И. Л. Татищевым, состоявшим при особе кайзера Вильгельма II, отбыли в Петергоф.

Они около часа уговаривали императора согласиться на общую мобилизацию. Николай II уже знал о том, что в Германии фактически началась мобилизация, и имел на руках телеграмму Вильгельма II о невозможности для Берлина играть роль посредника в случае продолжения русской мобилизации. Дав прочитать этот документ С. Д. Сазонову, император сказал: «Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской, и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился только на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требования Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной австро-венгерской армии. Это безумие»161.

Перед Николаем II стояла сложнейшая задача – принять взвешенное и ответственное решение, имея дело с германо-австрийской дипломатией. До последних минут он надеялся сохранить мир, однако даже отказ от мобилизации при таких условиях не гарантировал миролюбия Берлина и Вены. Показательно, что австрийцы приступили ко всеобщей мобилизации 31 июля 1914 г., Франц-Иосиф подписал указ о ее начале еще до того, как в Вене стало известно о том, что Петербург решился пойти на эту меру. Австрийские действия были связаны с фактически начавшейся германской мобилизацией162. В этой обстановке никто не мог гарантировать, что за разоружением России могли последовать новые и новые требования со стороны Австро-Венгрии и Германии.

«Сильное желание государя во что бы то ни стало избежать войны, ужасы которой внушали ему крайнее отвращение, – гласит поденная запись МИДа, – заставляло Его Величество в сознании принимаемой им в этот роковой час тяжелой ответственности искать всевозможных способов для предотвращения надвигавшейся опасности. Сообразно с этим он долго не соглашался на принятие меры, хотя и необходимой в военном отношении, но которая, как он ясно понимал, могла ускорить развязку в нежелательном смысле»163. Когда император согласился, С. Д. Сазонов немедленно испросил разрешения позвонить Н. Н. Янушкевичу и сообщил ему о принятом решении, закончив сообщение словами: «Теперь вы можете сломать телефон»164.

В четверг 17 (30) июля в Мариинском дворце было собрано экстренное заседание правительства. К концу совещания в зал, где оно проходило, вбежал генерал Н. Н. Янушкевич. Не ответив на замечание, сделанное ему И. Л. Горемыкиным, он подошел к его столу и громко произнес: «Его Императорское Величество соизволили повелеть объявить всеобщую мобилизацию»165. В начале седьмого вечера началась передача телеграмм, а в восемь часов вечера полки получили указание – «вскрыть четвертый». На этот раз все шло по плану, только из Киевского военного округа пришел запрос о подтверждении. Смена приказов – о частичной, а затем общей мобилизации вызвала мысль о недоразумении. Приказ был подтвержден, и больше вопросов не возникало166. Указ о переводе армии и флота на военное положение был опубликован в газетах и распечатан в объявлениях. 18 (31) июля было объявлено первым днем мобилизации167. Наиболее оперативно отреагировали моряки, которые опасались повторения событий начала Русско-японской войны. Флот мобилизовался быстро и в образцовом порядке.

Еще 12 (25) июля командующий Балтийским флотом адмирал Н. О. фон Эссен провел в Ревеле совещание флагманов и капитанов флота. Адмирал был уверен в том, что войны избежать не удастся, и поэтому решительно настроен на меры, принятие которых исключило бы внезапное нападение противника. Под видом подготовки к маневрам начался сбор судов. Было принято решение об усиленном наблюдении над входом в Финский залив: сюда переведены для дежурства крейсеры, вперед выдвинута бригада подводных лодок, отряд минных заградителей («Амур», «Енисей», «Волга», «Ладога», «Нарова») в полной готовности к постановке мин находился в Поркалауде. Короткой шифровкой «Дым! Дым! Дым!» командующий объявил повышенную готовность флота: всем кораблям был дан приказ к отражению минных атак. Кроме того, на остров Эзель с целью организации воздушного наблюдения за подступами к Финскому заливу была переведена имеющаяся на Балтике морская авиация в связи с опасением удара подводных лодок168.

Командующий волновался, поскольку Санкт-Петербург не давал разрешения на минирование входа в Финский залив. Колебания морского министра были вызваны пониманием того, чем грозит России война на Балтике. 16 (29) июля, перед тем как поставить свою подпись под указом об общей мобилизации, И. К. Григорович сказал: «Флот наш не в состоянии состязаться с немецким, Кронштадт не предохранит столицу от бомбардировок»169. Перспектива столкновения с потенциальным противником не радовала командование Балтийского флота – сказались предвоенные проволочки с кредитованием морских программ. «Посадить бы членов Государственной думы на наши старые калоши и отправить на войну с немцами», – отметил один из русских офицеров170. Положение на Балтике действительно складывалось сложное: линейные корабли дредноутного типа еще не были готовы, батареи на островах, которым надлежало прикрывать Поркалаудскую минную позицию, имели на вооружении только орудия небольшого калибра, самый мощный корабль флота – линкор «Андрей Первозванный» находился на ремонте в Кронштадте.

Постановка минных заграждений также была сопряжена со значительным риском. Минные заградители были тихоходными, а из 49 эсминцев и миноносцев лишь «Новик» мог считаться вполне современным. Из остальных только миноносцы типа «Генерал Кондратенко» могли быть привлечены к постановке заграждений, но при наличии 35 мин на борту нельзя было использовать их артиллерийское и торпедное вооружение. Крейсеры не имели на борту рельсов и, следовательно, не могли участвовать в минных постановках. К острову Нарген для прикрытия минных заградителей были выведены основные силы флота. План прикрытия входа в Финский залив был разработан в 1912 г. самим Н. О. фон Эссеном и А. В. Колчаком и предполагал постановку минного заграждения до официального объявления войны171.