Венеция, подумала она, усилием воли заставляя себя перейти к делу.

– Мне бы, конечно, не хотелось вмешиваться в ваши дела, – начала Тереза, усаживаясь на неудобный стул за широким сияющим столом, по другую сторону которого расположились рядышком, как куры на насесте, дед и внучка.

– Вы и не вмешиваетесь, – с улыбкой ответил Този.

– Нисколько, – подхватила внучка. – Мы только рады.

– Для нас это честь, – добавил дед.

Мысленно Тереза послала пару проклятий в адрес втравившего ее во все это Фальконе.

– Просто случай… э-э… произвольного самовозгорания… – она едва выговорила ненавистный термин, – это так необычно.

– Неслыханно, – согласился Този.

– В здешних краях, – поправила Анна. – А вообще такого рода происшествий отмечено немало.

– Ты не могла бы показать нашей гостье компьютер? – Последнее слово старик произнес с почти религиозным почтением.

Девушка поднялась и прошла к допотопному компьютеру, стоявшему на дешевом столике у стены.

– Хитрая придумка, – признался Този. – Поистине удивительное приспособление. У вас, конечно, их больше, а здесь… Здесь нам достаточно и одного. Зачем выбрасывать деньги на ветер? Мы всегда тратим средства только на то, что абсолютно необходимо. Хотя и не знаю, что бы мы без него делали. Вам известно, что случай произвольного самовозгорания документально зафиксирован в Милуоки в 1843 году? Имел место в чугунолитейном цеху. Весьма похоже на наше дело.

– Если человек загорелся в цеху… – Терезе не хотелось спорить со стариком. – Объяснений ведь можно предложить несколько, не правда ли?

– Вот они, – вмешалась Анна, осторожно касаясь клавиш одним пальцем. – Например, в Аррасе, на юге Франции, в октябре 1953-го. Частный дом, тело на полу, никаких признаков огня. То же самое в Лондоне шестью годами позже…

– Да, да, да. – Тереза с трудом сохраняла самообладание. – Отлично. С деталями я познакомлюсь позднее. Пожалуйста, заархивируйте и сбросьте мне по электронке.

Юные глазки за круглыми стеклами архаичных очков невинно моргнули.

– Заархивировать?

– Смотрите.

Тереза подошла к столу, бесцеремонно отодвинула Анну локтем, пробежала своими короткими толстыми пальцами по клавиатуре, перекинула отмеченные девушкой файлы в одну папку и отправила все на свой домашний адрес. Поскольку у Перони на современные штучки была такая же аллергия, как у Този-старшего, рассчитывать приходилось на ноутбук Ника.

Дед и внучка переглянулись; такое же выражение, наверное, появилось бы на их лицах, если бы в комнату вошел посланец из далекого будущего.

– Тела, – твердо заявила Тереза, жалея о том, что отказалась от курения. – Мне нужно их увидеть. Может быть, сейчас?

– Все, что есть у нас, в вашем полном распоряжении, – уверил ее Този и, перед тем как подняться, написал на листочке слово «заархивировать».

Пройдя по коридору, они свернули в крохотное помещение с белыми стенами и потолком, одним-единственным столом и набором инструментов столь древних, что они вполне могли бы пополнить коллекцию какого-нибудь музея. Тереза с удовольствием избавилась бы на время и от Този, заняв их, к примеру, игрой под названием «Какой сейчас век?». Сосредоточиться на чем-то под пристальными взглядами парочки синхронистов было невозможно.

– Как насчет судебно-медицинской экспертизы?

Този улыбнулся.

– Понятно, – вздохнула она. – Местре.

Он сделал большие глаза.

– У них там такие штуки…

– И что сказали эти штуки?

Анна выдвинула ящик деревянного стола и достала два тонких, отпечатанных на машинке отчета.

– По Белле Арканджело почти ничего. – Девушка положила на стол три листочка. – Там и смотреть-то было не на что.

– Останки, – развел руками Този, подходя к холодильной камере и выдвигая ящик – скорее всего картонный, – помеченный чернильной надписью «Арканджело, Белла». – Что можно узнать по останкам?

Вообще-то не так уж и мало, подумала Тереза, переводя взгляд на белый череп с короткой кочерыжкой позвоночника. Он лежал на ватной подстилке в окружении нескольких не поддающихся идентификации предметов. Тереза пробежала глазами по строчкам отчета. Много пострадавших от высокой температуры костных фрагментов. Небольшое количество золота. Других металлов нет. И вообще ничего больше. Может быть, Този и прав.

– Какой бывает температура в печи?

– В то время она могла достигать… – Патологоанатом задумчиво пожевал губами. – Примерно тысяча четырехсот – тысячи пятисот градусов. По Цельсию. Такая же в современных крематориях. Увлекательнейший процесс. Я его немного изучал. Вам нужно обязательно посмотреть. Если хотите, могу устроить. Разумеется, настоящую, современную литейную, а не ту древность, за которую так упрямо цепляются Арканджело. Подумать только, газ и дерево!

– Почему сохранился только череп, а не…

– Температура в печи не везде одинаковая, – не дослушав вопрос до конца и явно гордясь своей догадливостью, ответил Този. – Если женщину засунули вперед головой… – Он сопроводил слова красноречивым жестом, показав, как тело могли подвезти и сбросить с тележки или раздвижного столика, о котором упоминал Фальконе. – Самое горячее место в камере – середина. Голова скорее всего оказалась в дальнем углу, где температура была ниже. Я разговаривал с сотрудниками нашего крематория. По их мнению, женщина таких размеров при указанной температуре могла достичь подобного состояния за час или чуть меньше. Пока все правильно?

Тереза улыбнулась и кивнула.

– Я бы пришла точно к такому же выводу, – призналась она, ничуть не покривив душой. Обратиться за консультацией в крематорий? Она и сама поступила бы точно так же. – Только у меня на это ушло бы больше времени – я ведь о производстве стекла не знаю практически ничего.

Този тоже улыбнулся:

– Ох уж эти римляне. Видишь, Анна? Какая самокритичность. И что бы ни говорили люди…

Тереза огляделась – никаких других признаков работы в комнате не было. Родственникам ничего не оставалось, как делиться впечатлениями о своем удивительном открытии. Все остальное, вероятно, отправили в Местре.

– Вы очень любезны. А теперь, пожалуйста, мужчину.

Анна подошла ко второму отделению и выдвинула каталку. То, что лежало на ней, заставило Терезу Лупо не поверить собственным глазам.

Уриэль Арканджело был наполовину трупом, наполовину обгоревшим огрызком. Впечатление создавалось такое, что его погрузили до пояса в громадную чернильницу, вытащили и оставили просыхать. Одежда – брюки и что-то похожее на остатки рабочего фартука – обуглилась под действием высокой температуры и огня. Ткани тела под ней – Този сделал несколько разрезов – выглядели почти нетронутыми. Верхняя половина тела резко контрастировала с нижней. Съежившаяся, спекшаяся в черную массу, она состояла главным образом из костей и нескольких обугленных кусочков плоти. Череп с характерным оскалом покоился на боку. Тереза Лупо не раз видела жертвы пожара. Каждая из половинок тела Уриэля соответствовала знакомой картине. Люди либо сгорают, либо умирают от удушья, почти не тронутые пламенем. В данном случае перед ней был труп, отвечавший обеим характеристикам. Сталкиваться с чем-то подобным ей еще не доводилось.