Я готовил юношу к тому, что откажу в любой его просьбе.

— Его звали Леофрик, господин.

Моя подозрительность и враждебность исчезли при упоминании этого имени. Леофрик. Я даже улыбнулся.

— Я знал его, — тепло проговорил я, — и любил.

Леофрик был грубым воином из восточных саксов, который учил меня воевать. «Эрслинг» — вот как он обычно меня называл, что означало «задница». Он учил меня, шпынял, рычал, бил — и под конец сделался моим другом. И оставался им вплоть до того дня, когда погиб на залитом дождем поле битвы при Этандуне.

— Я — сын его сестры, господин, — сказал Осферт.

— Ступайте учиться, молодой человек! — сурово приказал Беокка.

Я положил ладонь на парализованную руку Беокки, останавливая его.

— Как зовут твою мать? — спросил я Осферта.

— Эадгит, господин.

Я наклонился и запрокинул лицо юноши. Неудивительно, что тот смахивал на Альфреда, потому что это был его внебрачный сын, рожденный от дворцовой служанки. Никто никогда не признавал, что король — отец мальчика, хотя ни для кого это не было секретом. Прежде чем Альфред обрел Бога, он развлекался с дворцовыми служанками, и Осферт был плодом его юношеской жизнерадостности.

— Эадгит жива? — спросил я.

— Нет, господин. Она умерла от лихорадки два года тому назад.

— И что ты здесь делаешь, в Винтанкестере?

— Он учится ради церкви, — огрызнулся Беокка, — потому что его призвание — стать монахом.

— Я буду служить тебе, господин, — тревожно проговорил Осферт, глядя мне в лицо.

— Ступай! — Беокка попытался шугануть юношу прочь. — Иди! Ступай отсюда! Возвращайся к своим занятиям, или я велю наставнику тебя высечь!

— Ты когда-нибудь держал меч? — спросил я Осферта.

— Тот, который давал мне дядя, господин.

— Но ты им не сражался?

— Нет, господин.

Тот все еще смотрел на меня снизу вверх, так тревожно и испуганно, а лицо его было очень похоже на лицо его отца.

— Мы изучаем жизнь Святого Седды, — сказал Беокка Осферту, — и я ожидаю, что к закату ты перепишешь первые десять страниц.

— Ты хочешь стать монахом? — спросил я Осферта.

— Нет, господин.

— Тогда чего ты хочешь? — задал я новый вопрос, не обращая внимания на Беокку, который протестовал, брызжа слюной, но не мог двинуться вперед, потому что я удерживал его правой рукой.

— Я бы хотел пойти по стопам дяди, господин, — ответил Осферт.

Я чуть было не рассмеялся.

Леофрик был таким твердым, каким только мог родиться и умереть воин, в то время как Осферт был весьма хилым и бледным юношей. Но я ухитрился сохранить серьезное выражение лица.

— Финан! — крикнул я.

Рядом со мной появился ирландец.

— Господин?

— Этот молодой человек вступает в мой отряд, — сказал я, протягивая Финану несколько монет.

— Ты не можешь… — начал протестовать Беокка, но умолк, когда мы с Финаном посмотрели на него.

— Забери Осферта, — обратился я к ирландцу, — найди ему одежду, достойную мужчины, и раздобудь для него оружие.

Тот с сомнением посмотрел на Осферта.

— Оружие? — переспросил он.

— В нем течет кровь воинов, — сказал я, — поэтому мы научим его сражаться.

— Да, господин, — ответил Финан. — Судя по его тону, он решил, что я спятил. Но потом посмотрел на монеты, которые я ему дал, увидел шанс поживиться и ухмыльнулся. — О да, мы сделаем из него воина, господин, — сказал Финан, без сомнения считая, что это ложь. И увел Осферта.

Беокка набросился на меня.

— Ты хоть понимаешь, что ты только что натворил?! — возмутился он.

— Да.

— Ты знаешь, кто этот мальчик?

— Ублюдок короля, — жестоко проговорил я, — и я только что сделал Альфреду одолжение.

— Да? — переспросил Беокка, все еще ощетинившись. — И какое именно одолжение, скажи, молю?

— Сколько он протянет, как думаешь, когда я поставлю его в «стену щитов»? — спросил я. — Сколько он проживет, прежде чем датский клинок располосует его, как мокрую селедку? Это и есть мое одолжение, отец. Я только что избавил твоего набожного короля от смущающего присутствия его незаконнорожденного сына.

И мы отправились на пир.

Свадебный пир был в точности таким же кошмарным, каким я его себе и представлял.

У Альфреда никогда хорошо не кормили, еды редко бывало много, а эль никогда не бывал крепким. Произносились тосты, хотя я ни одного не расслышал, пели арфисты, хотя я не слышал и их. Я разговаривал с друзьями, угрюмо поглядывая на священников, которым не нравился мой амулет-молот, и поднялся на помост во главе стола, чтобы бегло поцеловать Этельфлэд. Она была само счастье.

— Я самая везучая девушка в мире! — сказала она.

— Ты теперь женщина, — ответил я, с улыбкой глядя на ее зачесанные вверх волосы.

Она застенчиво прикусила губу, но, когда приблизилась Гизела, озорно улыбнулась. Они обнялись — золотые волосы на фоне черных — и Эльсвит, сварливая жена Альфреда, сердито посмотрела на меня. Я низко поклонился ей и сказал:

— Счастливый день, моя госпожа.

Эльсвит не ответила. Она сидела рядом с моим кузеном, который показал на меня свиным ребром.

— Нам с тобой нужно обсудить дела, — заявил он.

— Нужно, — согласился я.

— «Нужно, господин», — резко поправила Эльсвит. — Господин Этельред — олдермен Мерсии.

— А я — повелитель Беббанбурга, — ответил я так же резко. — Как поживаешь, кузен?

— Утром, — пообещал Этельред, — я расскажу тебе о наших планах.

— Мне сказали, — ответил я так, словно Альфред и не просил меня придумать план захвата Лундена, — что сегодня ночью мы встречаемся с королем?

— Сегодня ночью моего внимания требуют другие дела, — проговорил Этельред, глядя на свою юную невесту. На краткое мгновение выражение его лицо стало хищным, почти жестоким, но потом он улыбнулся. — Так что утром, после молебна. — И снова махнул свиным ребром, отпуская меня.

Мы с Гизелой провели ту ночь в главной комнате «Двух журавлей». Мы лежали рядом, я ее обнимал, а она почти ничего не говорила. Дым от очага таверны сочился сквозь щели в половицах; внизу, под нами, пели люди.