Наши дети спали в соседней комнате с нянькой Стиорры. В соломенной кровле шуршали мыши.

— Думаю, прямо сейчас, — печально проговорила Гизела, нарушив тишину.

— Что сейчас?

— Бедная маленькая Этельфлэд становится женщиной.

— Она не могла дождаться, когда же это произойдет.

Гизела покачала головой.

— Он изнасилует ее, как кабан, — прошептала она.

Я не ответил.

Гизела положила голову мне на грудь, и ее волосы защекотали мои губы.

— Любовь должна быть нежной, — продолжала она.

— Она нежна, — сказал я.

— С тобой — да, — проговорила Гизела, и на мгновение мне показалось, что та плачет.

Я погладил ее по голове.

— В чем дело?

— Она мне нравится, вот и все.

— Этельфлэд?

— У нее есть душа, а у него — нет. — Гизела повернулась, чтобы посмотреть на меня; в темноте я мог разглядеть лишь блеск ее глаз. — Ты никогда мне не говорил, — укоризненно произнесла она, — что «Два журавля» — бордель.

— В Винтанкестере не так уж много кроватей, — ответил я, — и не так уж часто тут бывает столько приглашенных гостей, поэтому нам повезло, что мы нашли эту комнату.

— И тебя здесь очень хорошо знают, Утред, — обвиняющим тоном заметила она.

— Но ведь это еще и таверна, — защищаясь, ответил я.

Гизела засмеялась, потом протянула длинную тонкую руку и распахнула ставень — небо было полно звезд.

Предутреннее небо было все еще ясным, когда я вошел во дворец и отдал оба своих меча. Молодой и очень серьезный священник проводил меня в комнату Альфреда. Я так часто встречался с ним в этой маленькой, простой комнатке, где повсюду были разбросаны пергаменты.

Альфред ждал, облаченный в коричневое длинное одеяние, делавшее его похожим на монаха. Вместе с ним был и Этельред, при котором, конечно, остались оба его меча — как олдермен Мерсии он имел привилегию находиться во дворце вооруженным. Третьим человеком в комнате был Ассер, валлийский монах, глядевший на меня с неприкрытой ненавистью, — худой коротышка с очень бледным, тщательно выбритым лицом.

У него имелись веские причины меня ненавидеть. Я встретился с ним в Корнуолуме, где возглавил резню. Ассера послали в то королевство эмиссаром; я попытался убить и его тоже, а потом всю жизнь сожалел, что мне этого не удалось.

Ассер хмуро на меня посмотрел, на что я ответил ему жизнерадостной ухмылкой, зная, как его это разозлит.

Альфред писал и не поднял глаз от работы, но махнул в мою сторону пером. Очевидно, в знак приветствия. Он стоял за столом, которым пользовался как подставкой для письма, и мгновение я слышал только скрип его пера, разбрызгивающего чернила.

Этельред самодовольно ухмылялся, с виду очень довольный собой. Впрочем, у него всегда был такой вид.

— De consolatione philosophiae[6], — сказал Альфред, все еще не поднимая глаз.

— Но, похоже, скоро будет дождь, — отозвался я. — На западе дымка, господин, и ветер порывистый.

Альфред раздраженно посмотрел на меня.

— Что в этой жизни лучше и милее, чем служить королю и быть рядом с ним?

— Ничего! — с чувством проговорил Этельред.

Я промолчал, потому что ужасно удивился. Альфреду нравилось соблюдение хороших манер, но он редко требовал раболепия. Однако, судя по его вопросу, он ожидал от меня изъявления тупого обожания. Заметив мое удивление, Альфред вздохнул.

— Этот вопрос, — объяснил он, — задается в труде, который я переписываю.

— Предвкушаю, как буду его читать, — сказал Этельред.

Ассер молча наблюдал за мной темными глазами валлийца. Он был умным человеком и заслуживал доверия не больше, чем хромой хорек.

Альфред отложил перо.

— В данном контексте, господин Утред, короля можно считать представителем всемогущего Бога, и вопрос предполагает утешение благодаря близости к Богу, не так ли? Однако, боюсь, ты не находишь утешения ни в философии, ни в религии. — Он покачал головой и начал вытирать влажной тряпкой чернила с рук.

— Лучше бы ему найти утешение в Боге, господин король, — впервые подал голос Ассер, — чтобы его душе не пришлось гореть в вечном пламени.

— Аминь, — сказал Этельред.

Альфред печально посмотрел на свои руки с размазанными по ним чернилами.

— Лунден, — проговорил он, резко сменив тему разговора.

— В нем войска головорезов, которые убивают торговлю, — сказал я.

— Это я и сам знаю, — ледяным голосом проговорил король. — Человек по имени Зигфрид…

— Беспалый Зигфрид — благодаря отцу Пирлигу.

— Это я тоже знаю, — проговорил король, — но мне бы очень хотелось узнать, что ты делал в компании Зигфрида?

— Шпионил за ними, господин, — жизнерадостно отозвался я. — Точно так же, как ты шпионил за Гутрумом много лет назад.

Я напоминал о той зимней ночи, когда Альфред, как последний дурак, переоделся музыкантом и отправился в Сиппанхамм, где стояли войска Гутрума. В ту пору тот еще был врагом Уэлльса. Храбрая выходка Альфреда закончилась очень плохо, и, осмелюсь сказать — если бы не я, Гутрум стал бы королем Уэссекса.

Я улыбнулся Альфреду, который понял — я напоминаю о том, что спас ему жизнь. Но вместо того, чтобы выказать благодарность, он посмотрел на меня с отвращением.

— Мы слышали другое, — перешел в наступление брат Ассер.

— И что же ты слышал, брат? — спросил я.

Монах поднял тонкий палец.

— Что ты появился в Лундене вместе с пиратом Хэстеном. — К первому пальцу присоединился и второй. — И что Зигфрид и его брат Эрик радушно приняли тебя. — Он помедлил — его темные глаза были полны злобы — и поднял третий палец. — И что язычники называли тебя королем Мерсии. — Он медленно согнул пальцы, будто его обвинения были неопровержимы.

Я покачал головой в притворном удивлении.

— Я знаю Хэстена с тех пор, как спас ему жизнь много лет тому назад. Поэтому воспользовался знакомством с ним, чтобы получить приглашение в Лунден. И чья вина, что Зигфрид наградил меня титулом, который никогда мне не принадлежал?

Ассер не ответил, Этельред шевельнулся рядом со мной, а Альфред просто молча на меня смотрел.