вовсю хозяйничает Петровна, избавляясь от остатков вчерашнего вечера. На столе порция панна-котты и остывший кофе.

– Не съел? – киваю на тарелку, приготовленную для Островского.

– Уехал рано утром, ещё все спали. Гриша сказал. Они сегодня с Альбертом Витальевич улетают в Пермь, по делам, предположительно на неделю, а там как получится. Там какое-то собрание у них, или конференция, или что-то подобное. Не разбираюсь в подобных нюансах, – Петровна равнодушно пожимает плечами, продолжая натирать бокалы.

Островский оставит нас на неделю. Эта мысль грустью отдаётся внутри. Словно бежит от произошедшего вчера, увеличивая расстояние, но я вовремя вспоминаю, что Островский вряд ли способен на подобные чувства, к тому же я одна из тех, кто просто оказался под рукой, удовлетворив его потребность, и на лучшее отношение претендовать не имею права. Никто. Пустое место.

– А Виктория приходила на завтрак?

– О да! Слопала всё, что ты оставила для неё, и вторую порцию панна-котты. Хорошо, что он не пришёл, а то было бы и мне, и ей по первое число. Даже тот факт, что она женщина Аронова, не обезопасит от рыка Парето.

– А когда они улетают?

– После обеда. Мы с тобой, кстати, сегодня должны убрать комнату хозяина. Не любит он, когда чужие в его спальне находятся.

– Знаете, странно всё-таки, Лариса Петровна, – несмело начинаю, чтобы выяснить нюансы, которые интересуют давно. – Вы и управляющая, и повар, и горничная, когда нужно. Как один человек способен совмещать такое количество обязанностей и выполнять их на отлично?

Женщина отставляет в сторону бокал и садится напротив, перебирая в руках полотенце. Улыбка сползает с лица, а уголки губ нервно дёргаются.

– Когда я ушла из ресторана, рассчитывала на спокойную жизнь, тихие вечера и редкие встречи с подругами. Пенсии бы вполне хватало на самое необходимое, а подработать всегда можно выпечкой на заказ или обслуживанием банкетов по запросу. Первый внук родился и счастью не было предела. Ровно до того момента, пока у ребёнка не обнаружилась серьёзная болезнь. И понеслось: операция, вторая, реабилитация, дорогие лекарства, лучшие врачи, массажи, поддерживающая терапия. Мой зять зарабатывал очень хорошо, но не настолько, чтобы вытянуть всё это в одиночку. Дочка не имела возможности выйти на работу, постоянно находясь рядом с внуком. В тот самый момент появилась подруга с предложением работать на Аронова, дала мне отличные рекомендации, представила хозяину. Мы обсудили с ним условия работы, но я настояла, что возьму на себя любую работу, которая появится. Изначально пришла в статусе управляющей, дальше взяла часть работы на кухне, обязанности с Альфредо мы разделили. Катя была личной горничной хозяина, занималась уборкой в здании охраны и выполняла множество мелких поручений. А после её ухода, комнату хозяина стала убирать я, за дополнительную плату, как ты понимаешь. Зимой в этом доме немноголюдно, как ты могла заметить, за редким исключением приёмом и вечеров, но здесь я прибегаю к помощи агентств, обслуживающих подобные мероприятия. Летом, когда приезжают дети Аронова в компании друзей, нанимаю ещё пару человек по контракту на ограниченный период, а осенью вновь остаюсь одна. К тому же, только этой зимой Альберт Витальевич в большинстве своём находится здесь, обычно несколько дней в неделю остаётся в городе, а с ним Островский и часть охраны.

– Я всё поняла. Простите за мой бестактный вопрос.

– Вполне логичный, на мой взгляд.

– Вам хватает?

– Сейчас вполне. Внук в состоянии ремиссии, но я работаю в привычном режиме, чтобы скопить нужную сумму, если случится рецидив. Мне шестьдесят, силы уходят и работать в полном объёме становится всё труднее, но пока есть возможность, я останусь в этом доме.

В глазах щиплет от эмоций после рассказа Петровны, подхожу к ней и молча обнимаю, поддерживая эту замечательную женщину. Стоим так несколько минут, пока каждая думает о своём, не желая повторения худших жизненных моментов.

– Хорошая ты, Лена, отзывчивая, открытая, добрая, – заботливо гладит меня по спине, как, возможно, сделала бы мама. – Никому не позволяй выжечь то светлое, что живёт внутри. Не подпускай близко людей, которые могут искалечить твою жизнь. Особенно таких, как Парето.

Освобождаюсь из объятий, недоумённо уставившись на Петровну. Желаю скрыть то, что случилось вчера, вернувшись в прежнее состояние страха перед Константином Сергеевичем, но, вероятно, он был прав – я не умею врать.

– Он неплохой, – оправдываю Островского, скорее, в первую очередь перед самой собой.

– Он потерянный. Мечется из угла в угол в закрытой комнате и нет покоя его уставшей душе. Взгляд пустой, безжизненный, остекленелый, не живой вовсе. Но вчера, впервые за долгое время, он был другим – заинтересованным, и этот самый интерес вызвала ты. Знаешь, всё, к чему прикладывает руку Парето, в итоге погибает. Это неизбежно. Просто помни об этом.

Петровна встаёт и уходит, оставляя меня наедине с душевными терзаниями и неверием в слова. Невозможно, чтобы человек прогнил до предела, до самого дна, откуда уже не вернуться. Циничность Островского – лишь показная ширма, за которой скрывается человек, спрятанный ото всех. Погрузившись в собственные размышления, не слышу шагов и резко дёргаюсь от произнесённого знакомым голосом:

– Сделай кофе.

Не оборачиваясь, выполняю приказ дрожащими пальцами, чувствуя, что Парето следит за каждым моим движением. Я словно рыбка в аквариуме, которой некуда спрятаться, а пространство просматривается насквозь, не позволяя скрыться от любопытных глаз. Наливаю напиток в кружку, а когда поднимаю вместе с блюдцем, по кухне разносится глухое дребезжание, выдавая мою нервозность. Не поднимая головы, выставляю перед ним кофе, тут же направляясь на выход, но дорогу мне тут же преграждает Петровна.

– Приготовить Альберту Витальевичу завтрак по-английски. Без фасоли, он её терпеть не может.

И мне приходится остаться наедине с Парето, неспешно попивающим кофе и облизывающим меня взглядом. Чувствую его каждой клеточкой, которая вопит об опасности и критической близости мужчины. На автомате совершаю положенные по правилам движения, выкладывая на тарелку бекон, яйца, грибы, тосты, колбаски, масло, джем и помидоры. В дополнение чай с молоком, который так нравится Аронову. Петровна входит в тот самый момент, когда я нахожусь в шаге от желаемой свободы, собираясь покинуть кухню, и перехватывает поднос, исчезая в дверях. Мне лишь остаётся ускользнуть в противоположном направлении, избавившись, наконец, от компании Островского, но он вырастает на моём пути непроходимой преградой.

Словно провинившись, стою, опустив голову, и исследую его начищенные до блеска туфли, которые стоят целое состояние. Вновь отчётливо слышу холодное «ты свободна», брошенное невпопад, рассеянно, словно я одна из тех чаек, о которых так презрительно отзывалась вчера Виктория. И несмотря на то, что инициатива исходила от