Он не должен был говорить ей это. Это несправедливо, ведь она очень сильно хотела услышать такие слова.

– Ему нравится быть на связи. – Сконфузившись, Элли закрыла телефон и сунула обратно в карман.

– Держу пари, что он не так уж старается оставаться с ней на связи, когда она берет интервью у шестидесятилетних, – в самое ухо Саммер прозвучал теплый голос. Она оглянулась и увидела, как золотой кондитер-серфингист с ярко-синими глазами подмигивает ей. – Как вы думаете, она получила порнографическое сообщение?

Если не считать улыбку Элли, то его взгляд был самым теплым из тех, которые были обращены на Саммер с тех пор, как она добралась до этого леденящего душу города. В ответ лицо Саммер стало менее напряженным, и она наклонилась к мужчине.

– Патрик, почему бы тебе вместе с Сарой не повторить порядок изготовления baba au rhum[61]? – холодно вмешался Люк. – Я хочу, чтобы она научилась готовить ее.

Патрик усмехнулся, будто только что одержал множество побед одним случайным взмахом меча, снова подмигнул Саммер и одним ленивым, неторопливым движением оказался перед столом, помогая молодой черноволосой женщине – и все это так быстро, что Саммер и глазом не успела моргнуть.

– Так чем я могу помочь тебе, Элли? – спросил Люк, сохраняя снисходительность, удивление, нежность.

Надо же – нежность!

И это при том, что после накопившихся за четыре года привязанностей Саммер изо всех сил старается прожить три месяца в этом эмоциональном болоте.

– О, да чем угодно, – восхищенно сказала Элли. – Просто делайте то, что делаете! Только разрешите мне быть здесь и наблюдать. Это все, что я хочу. Вы не будете возражать, если я поснимаю? Это вам не помешает?

– Мои кухни – ваши кухни, – улыбнулся Люк.

Интересно, какому количеству женщин принадлежат его проклятые кухни? Саммер закусила губу, чтобы с расстройства не сказать Элли Восторженной, что фактически это кухни не Люка, а Саммер, и ей, Элли, тут не рады.

Она готова побиться об заклад, что такие слова привлекли бы внимание Люка. Ей представилось, что тогда весь свет исчезнет в его внезапном темном гневе. И затем она подумала, как отлично он будет контролировать себя, когда вслед за ней пройдет сквозь ту тьму, и голодная дрожь пробежала по ее телу.

– Садись. – Люк похлопал по столу рядом с собой. И это когда Саммер уже целый час стояла на другой стороне комнаты, подпирая стену возле двери. – Я работаю над новым десертом, – сказал он Элли.

У той чуть не случился сердечный приступ от такой радости.

– О! О, и мне можно будет смотреть? И описать в моем блоге прежде, чем вы отправите его в ресторан? О, мой бог.

– Не называйте его так, – проговорился неугомонный Патрик, и Саммер подавилась смешком. – Ведь если люди будут все время так говорить, он будет заставлять нас становиться на колени и молиться на него каждое утро, сразу после того, как мы сюда войдем.

– Ты и так тратишь впустую очень много времени, хотя у тебя нет оправдания в виде ежедневной молитвы, – сухо сказал Люк. Подавленный смех Саммер опять привлек его взгляд.

Их глаза встретились, и тьма накрыла ее. Как убежище. Как подарок. Ее кисти медленно скользнули вверх из дерзкого сексуального положения на бедрах и прошлись по ее собственным предплечьям, лаская эту тьму. Как будто она была какой-то крошечной искоркой, дрейфующей целую вечность по ветру, чтобы ее в конце концов поймала твердая рука. А другая рука накрыла ее, образуя панцирь из тьмы. Уютно устроившись между двух осторожных сильных рук, Саммер на мгновение почувствовала себя очень защищенной, умиротворенной и согретой. Погоди, как это случилось? Саммер, никогда не отдавай себя в руки мужчины, который думает, что ты ничего не стоишь. Если ты так сделаешь, ему будет очень легко сокрушить тебя.

– Этот десерт я хотел начать с чего-то темного, – сказал Люк.

Да, с темного. Со сладкой, твердой тьмы.

– Крутая и неровная скала. Впечатляющая. – Он потянул к себе отливку из темного шоколада. О. Он даже не говорит с Саммер. Он показывает Ее Наглости, над чем работает. – Внутри будет нечто более мягкое, более сладкое, но тоже темное. – Он перевернул отливку, чтобы показать Элли прочное донышко. – Слои ganache[62]и мягкий карамельный coulis[63]с добавлением точно необходимого количества бузины, затем чабрец, корица, карри, потом чистое темное венесуэльское какао. Когда вы будете его есть, у вас появится ощущение, что вы все глубже и глубже уходите в землю.

Саммер потирала руки в ритме его слов. Она чувствовала себя ребенком, который одиноко лежит в своей постели и смотрит, как другого ребенка укачивают, напевая сладкую колыбельную песню.

Люк подарил Элли яркую задушевную улыбку, направленную прямо в объектив ее камеры.

– Сначала я делаю так, – сказал он, пока Элли снимала его. Люк поместил отформованный в виде скалы шоколад в центр черной пластины – тяжелой и квадратной с едва заметно изогнутыми краями. – И потом распыляю золото.

Вытянув губы, он поднес к ним кончик пальца и начал дуть, покрывая свое творение золотым порошком. Возбуждение прокатилось по всему телу Саммер, будто на нее дохнули золотой волшебной пылью и теперь удерживали в сети желания. Где-то глубоко внутри ее возникла ноющая тоска.

Люк оторвался от твердой шоколадной скалы, на которой золотая пыль мерцала, как скрытое сокровище. Мельком взглянул на Саммер. Взгляд у него был вдумчивый, полный решимости. Он мог бы быть художником, разглядывающим свою модель. Потом протянул руку за чем-то, стоящим в пламени горелки, и вылил его на мрамор – расплавленное, пылающее золото, – затем поднял его, когда оно начало остывать. Неужели этот полузастывший сахар он так искусно растянул руками? Кончики пальцев Саммер вздрогнули, впиваясь в ладони. Разве ему не больно?

Может быть, ей следует поцеловать его руки, чтобы ему стало лучше?

Прекрати, Саммер.

Люк сформировал из сахара зазубренный луч и гармонично разместил его в шоколадной пропасти так, что луч проникал в сердце, лежащее в колыбели, образованной выступами скалы.

– Назову-ка я его «Первый луч солнца».

Элли ходила вокруг десерта и восхищенно восклицала, делая снимок за снимком.