Наверное, Роско выбрала в доме какой-нибудь укромный уголок, куда убегала уединяться, хотя я не хотел об этом думать. Но в лотке мы ее не видели, и если ее кишечник не работал несколько дней, это могло влиять на нее плохо. Я тревожился за нее. И как выяснилось, очень сильно влияло. В лотке лежала невиданная по величине кошачья колбаска, вполне способная поспорить грандиозными размерами с волосяными клубками Ральфа. Ее темная структура впитала в себя всю злость последних дней.

— Сейчас вскочит и побежит, — усмехнулась Джемма.

— Больше ее головы, — кивнул я. — Хотя нет, больше двух ее голов.

— Распределим обязанности, — подытожила Джемма. — Ты займись этим. А я заварю чай.

У многих людей в незнакомом месте нарушается работа кишечника. У меня есть товарищ — назовем его по соображениям деликатности Бенедиктом, он признавался мне, что, уезжая из дома, по три-четыре дня не может сходить в туалет. Перепробовал все: включал в рацион волокнистую пищу, медитировал — ничего не помогает. Приходится ждать, когда организм освоится с новым окружением и сам очистится. После чего все приходит в норму. Не исключено, что подобное произошло с Роско. Сначала она словно заморозилась, но затем организм постановил: все в порядке, бояться в этом месте нечего, и с этого момента мог по-настоящему начаться праздник.

* * *

Я решил немного повременить и пока не говорить родителям о Роско. Во время последнего приезда мамы Шипли совершил одно из своих самых коварных и жестоких нападений на Медведя. Это случилось, когда мы ужинали, и с тех пор мать твердит, что готова помочь мне и внести свой вклад в разделении забияк. По ее мнению, у меня и без того слишком много кошек, и она, конечно, не одобрит затею взять еще одну. Мои родители — люди беспокойные, и я решил, что не солгу, если не признаюсь им о Роско. Отредактирую правду ради их же блага. План был таков: дождаться, когда Роско окончательно освоится и станет настолько счастлива, что ее присутствие в моем доме нельзя будет не одобрить. Вот тогда я все выложу родителям. Прошлый подобный план повременить с рассказом им о новом коте не удался, но с этим все должно пойти как по маслу. Роско еще немного нервничала, если ее брали на руки, но вела себя прилично. Сохранялось ощущение, будто она — чистый лист, но уже стали проявляться ее слабые стороны и индивидуальность. Состав первой десятки качеств день ото дня менялся, но на тот момент обозначилось в произвольном порядке следующее.

1. Сидит на бортике ванны и мяукает на воду, словно потрясенная ее красотой.

2. Сосредоточенно смотрит спортивные телепередачи.

3. Лижет мою подмышку.

4. Задает жару Шипли, и теперь он понимает, что плохо обижать других.

5. Забирается по стенке сарая.

6. Перед кормежкой ходит на задних лапах и трясет передними.

7. Пытается задать трепку противному котенку в «маленьком окне» (зеркале).

8. Приходит в неистовство и катается по мне и Джемме каждый раз, когда мы закутываемся в полотенца.

9. Выполняет вертикальный взлет, если требуется моментально переместиться с одного конца кровати на другой, куда ее непреодолимо манит шевелящаяся под одеялом нога.

10. Подходит к убитой Шипли полевке, шипит на нее, а затем отбрасывает лапой налево дюйма на три, словно хочет показать, что это она ее поймала.

На следующей неделе я отправил матери электронное письмо, кратко изложил эти факты и прикрепил к нему три наши с Джеммой любимые снимка Роско: киска уютно растянулась в мягкой дорожной сумке; подкрадывается сзади к Медведю, а у того такое выражение морды, словно он хочет сказать: «Перевелись в наше время настоящие охотники»; сидит в компании с моей старой кроссовкой, будто не сомневается, что она станет ей самым верным другом.

Я горжусь своей способностью к рекламе, но когда через час увидел в почте ответ, приготовился не к похвале, а к выговору — чему-нибудь вроде того, когда мать журила меня за разбросанные в машине пакеты из-под чипсов или непорядок в сарае. Но вместо этого обнаружил фотографию черного с белым котенка.

Расцветка такая же, как у Роско, но это все, что их роднило, если не считать, что обе малышки были из породы кошачьих. У котенка на снимке гораздо больше белого, чем черного, он меньше Роско, и — возможно, так казалось из-за позы, в которой котенок свернулся, — его голова была размером с тело. Вокруг пасти и на носу мазки черного, словно кляксы для теста Роршаха[9]. Я чувствовал, что в послании матери содержится некий зашифрованный смысл, но не мог его разгадать. Может, изображение головы с диспропорциями — абстрактный символ ее неодобрения моего котенка? Или она хотела сказать, что уж лучше бы я взял вот это животное, а не Роско? Или, не прочитав текста письма, решила, будто я предлагаю ей конкурс: «Кто пришлет самую душевную фотографию черно-белого котенка»?

— Что ты мне прислала? — спросил я мать через несколько минут по телефону.

— Это Пусскин, по крайней мере я его так пока называю. Наш новый котенок.

— Откуда он взялся?

— От соседей. Из дома Каспера, хотя не имеет к нему никакого отношения. У меня по поводу него сомнения — не вижу в нем личности. Все-таки предпочитаю Каспера. Окотилась соседская кошка, и не всех котят разобрали. Мы подумываем, может, оставить его себе. Но твой отец сомневается.

— А что с Каспером?

— Придется уживаться. Но хорошо уже то, что они знакомы.

— Ты решила завести котенка одновременно со мной?

— Чудно, да? Я бы осудила тебя за то, что взял еще одну кошку, но не могу. Она миленькая.

Я ожидал от матери совсем иной реакции на Роско: полного отрицания, ворчливого раздражения, в итоге принятия, но скрепя сердце. Мне хорошо знакомы ее интонации: «О, Том!», заставляющие меня прочувствовать и собственную вину, и то, как я расстроил ее. Но я не ожидал подобного кошачьего контрудара.

Та первая фотография послужила началом целой серии, поступавших в последующие пару месяцев: отдельные снимки и целые репортажи демонстрировали превосходство объекта съемки над всеми остальными. У котенка родителей не было, как у Роско, периода отторжения и привыкания. В свой первый день в их доме через пару часов он превратился в стихию: крохотный комочек шерсти, который если не спал, то что-нибудь крушил. Первыми потерями стали дорогая статуэтка птицы и ваза, которую отец подарил матери на десятую годовщину их свадьбы. Еще он что-нибудь крал или на что-нибудь шипел. Родители назвали котенка Флойдом в честь покойного телевизионного ведущего Кита Флойда, решив, что у него такая же страсть к жизни. Имя выбрал отец. Мать согласилась, а до этого отвергла другие предложения отца — Флоб, прозвище кузена, который верховодил в шестидесятых годах мальчишеской компанией ее будущего мужа, и Грязный Берти[10]. А заодно и мое — Рори (сокращение от Роршаха). Я думаю, что во время нашего первого разговора о Флойде, длившегося минут пять, мать напускала на себя безразличие. Но потом не сумела скрыть чувства.