Я покосился на Джемму, по-прежнему спокойную.

— Знаю, и все.

— Ничего ты не знаешь! Все так и должно было случиться: я начертил на песке линию, ты съел крапиву, которую до этого описала собака. Все предопределено.

Воспользовавшись свободой воли, я прекратил спор. Трудно серьезно дискутировать с человеком, у которого под носом пластиковые усы Сальвадора Дали. К тому же я знал: стоит отцу сесть на своего конька — предопределение, — его уже не призвать к здравому смыслу. В 1984 году во Франции он до того довел подобными рассуждениями своего приятеля Малкольма, что тот столкнул его с невысокой скалы. Разговоры о предопределении и быках — верный признак, что отцу нравится прогулка на воздухе. И еще — воспоминания о семействе О’Догерти, соседях по муниципальному району, где ему довелось вырасти. Но сегодня, сколько бы он ни рассуждал, ему очень хотелось повернуть назад — проверить, как там Флойд.

— Не упадите, — предупредил он маму, Джемму и меня, когда мы возвращались по травянистому склону к машине. — Хорошо бы махнуть в Заир. Смотрите, какие большие конюшни. Давайте поторопимся. О’Догерти всегда держали в доме животных. Как-то раз я приподнял их диван, так под ним оказалось около двух десятков розовых мышей.

Когда мы вернулись в родительский дом, Флойд сразу же подскочил к отцу, и тот взял его на руки.

— Как ты тут, приятель? Скучал без меня?

Котенок, соглашаясь, отозвался таким могучим мурлыканьем, что мог бы озвучить целый музыкальный фестиваль. Ситуация была обратной той, что мы наблюдали с Брюером: тот до конца жизни мяукал смешно, по-детски. Это же миниатюрное тельце, наоборот, порождало мощнейший звук. Через несколько минут мать заметила, что Флойд написал в ее азиатский ландыш. Она разозлилась, а отец отнесся к этому совершенно спокойно.

— Все в порядке. В качестве наказания я заставлю его посмотреть «Белый клык», кино про храбрую Лесси и репортаж с собачьей выставки.

Последние дни отец при каждом удобном случае декларировал, что Флойд — лучший на свете кот. Как человек, живущий с Медведем, я усомнился в этом, но решил, что на вкус и цвет товарищей нет. Если дело касается кошек, одним важнее их физическая самореклама, другие предпочитают проявление ума. Должен признать, я здорово запал на Флойда. Неутомимый зверек, он казался существом без нервов. Вечно настороже, но это была боевая готовность исследователя, а не страхи труса, воображающего со всех сторон опасности. В тот вечер кот по очереди пересидел на коленях у всех, но окончательно устроился на отцовских, а тот рассуждал о своей вернувшейся любви к виски: «В девяносто пять лет буду вводить „Гленфиддих“ внутривенно и пересматривать серии „Папашиной армии“». О земноводных в садовом пруду: «Следующей весной пущу туда игрушечную лягушку, чтобы спаривалась с теми одинокими, страшными, которые там живут. А то прошлым летом им приходилось обходиться яблоком». О том, как доводил дядю Пола, проигрывая ему пластинки экспериментального джаза в исполнении Сан Ра и Орнетта Коулманна: «Думаю, он был больше человеком Рода Стюарта, но оказался слишком воспитанным, чтобы об этом заявить». О своей новой оценке кошачьей породы: «В кошках в отличие от собак хорошо то, что они не подбегают к вам на улице и не пытаются заняться сексом с вашей ногой». Через полчаса болтовни хозяин и кот уснули, причем Флойд — в необычной позе, вытянув лапу, отчего вспоминалось название альбома: «Смерть от диско».

Я задавал себе вопрос: что такого во Флойде, что он проник в сердце отца, где не находилось места другим многочисленным кошкам и котятам? Была ли причиной его манера по-собачьи хватать игрушечную мышь? Или эти кляксы Роршаха на носу, от которых его мордочка иногда казалась еще мужественнее? Мурлыканье баритоном?

— Я тоже не могла понять, — призналась мать. — А потом до меня дошло. Ты ничего не заметил? Флойд либо полностью «включен», либо полностью «выключен».

Люди иногда берут себе в товарищи животных, потому что те чем-то напоминают их самих.

Я и раньше представлял, что, если бы в царстве зверей нашлось отражение отца, это было бы существо неукротимое, упрямое, возбудимое, например черный носорог или обожающий внимание лось. Но только не котенок едва ли больше отцовской ступни. Но вот передо мной неопровержимое доказательство: парочка спит на диване и они даже внешне слегка похожи друг на друга. Родственные души: у обоих одновременно сели батарейки и они вырубились после целого дня безграничной энергии, кипучего энтузиазма и громогласного балагурства.

* * *

Наверное, я должен был бы прийти в восторг. Давно мечтал о коте на почасовке, которого мог бы навещать, приезжая к родителям. И вот обрел такого. Более того, Флойд превзошел мои ожидания: забавный, энергичный, милый. Но во всей этой истории оставался элемент «будь осторожен в своих желаниях». Несколько недель мне жужжали в уши, будто он лучше всех умеет спать, приносить добычу, мяукать, есть, прыгать, танцевать, ласкаться и прочее. Я не завидовал, но в свете этой информации меркли достижения Роско. Каждую неделю мы узнавали что-то новое, обнадеживающее о ее талантах, но она вырастала в более отчужденного, независимого зверька, чем Флойд. Независимость и отчуждение усилились, когда через несколько недель Флойд стерилизовали, и она начала одна выходить в сад. Если дома или особенно во дворе Роско попадалась на глаза, возникало впечатление, что она спешит на собрание или по каким-нибудь другим важным кошачьим делам. Привет! Она бы с радостью остановилась пообщаться и поболтать, но ее ждут. Надо торопиться.

— Помнишь, когда у нас был котенок? — спросила Джемма, пока продолжалось наше первое лето с Роско.

— Да, — ответил я. — Нужно когда-нибудь завести еще.

К Джемме Роско привязалась быстрее, чем ко мне. Я надеялся, что наши отношения станут теплее, но она ясно давала понять: «Я не из тех кошек, кто станет терпеть любые штучки всякого двуногого». Принимала ласку торопливее, ветренее, чем Ральф, Шипли или Медведь. Как Флойд, чем-то напоминала собаку, хотя бы своей реакцией на поглаживание и почесывание. Беззаботно радовалась ласке, но не было ощущения, что нежности доставляют ей слишком уж большое, острое удовольствие. Словно бы говорила: меня ждут неотложные дела. Не представляю, какие дела, но могу вообразить вечернюю работу в общественных средствах массовой информации или моделью в рекламном бюро, где Роско своей мультяшной внешностью призывает покупать кошачий корм.

Исключение из правил ее привязанностей «без каких-либо условий» — моменты, когда мы с Джеммой заворачиваемся в полотенца. Роско настолько любит полотенца, что стоит взять его в руки, и кошка будет ходить за нами по всему дому, надеясь, что мы где-нибудь остановимся и ей удастся прикоснуться к нему. Полотенца дают нам приятную возможность единения, но употреблять их постоянно неудобно. У меня необычный рабочий день, поэтому мне уже случалось открывать дверь местным почтальонам и почтальоншам в самых разных нарядах. Если бы они увидели меня облаченным лишь в длинное банное полотенце, то наверняка бы посчитали подтверждением своих сомнений, что их сосед — не трудолюбивый писатель, а лоботряс, целый день курящий в исподнем травку и увлекающийся видеоиграми.