Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Д и р е к т о р. Не забудьте расплатиться за пиво.
Г е ш к е. А что же будет с нормами?
Ш о р н (указывая на лозунг). Хотите снова иметь хозяев-предпринимателей, — сорвите лозунг.
Рабочие кладут деньги на прилавок.
Где продавщица?
Р а б о ч и й. Она услышала, что мы объявили забастовку.
Д р у г о й р а б о ч и й. Закрыла лавочку и испарилась.
Т е л я ч ь я н о ж к а. Никакой дисциплины. Надо этим заняться.
Г е ш к е. Кто заплатит за масло, которое ты стибрил, советник юстиции?
Т е л я ч ь я н о ж к а (вытаскивая деньги из кармана). Я только инспектировал.
Р а б о ч и е уходят. Остаются Биттнер, Колбе. Каррас берет бутылку пива, платит деньги, садится и пьет.
Д и р е к т о р (к Балке, Биттнеру и Колбе). Сколько вам потребуется времени, чтобы устранить повреждения?
Б а л к е. Три дня.
Д и р е к т о р. А справитесь?
Б а л к е. Если будем работать быстро — сделаем.
Биттнер кивает.
К о л б е. Я не имею ничего общего с саботажниками, но и с доносчиками работать не желаю.
Пауза.
Б а л к е. Тогда нам потребуется пять дней и мы не уложимся в срок.
К о л б е. Работа на четвертой печи — добровольная. (Задерживается в дверях.)
Д и р е к т о р. Каррас, что с тобой? Ты же печник, мастер.
К а р р а с (смотря на Балке, который отворачивается). Балке заварил эту кашу, пусть сам и расхлебывает.
Ш о р н. Балке не для себя полез в печь.
Пауза.
К а р р а с. Когда начинать?
К о л б е уходит.
Б а л к е. Вы себе глотки сорвали, говоря, что я рвач, а не потрудились понять, что поставлено на карту. Вы кидали в меня кирпичами, а я вмазывал их в печь. Вы меня били смертным боем, ты и Цемке, когда я шел с работы. Так вот, я лучше буду зубами грызть кирпичи, чем с тобой работать.
Молчание.
К а р р а с. А может быть, он ради себя самого полез в печь. (Уходит.)
Молчание.
Ш о р н. Тебе не придется грызть кирпич зубами, Балке.
Б а л к е. С Каррасом я не могу работать.
Ш о р н. А меня разве спрашивали, могу я работать с тобой или нет?
15
Заводские ворота. Утро. Идет К а р р а с, за ним Б а л к е.
Б а л к е. Ты мне нужен, Каррас. Я не по дружбе тебя прошу. Ты должен мне помочь.
К а р р а с (останавливается). А я думал, ты хочешь в одиночку построить социализм. Когда начнем работу?
Б а л к е. Сейчас. У нас не так много времени.
Проходят в заводские ворота. За ними идет К о л б е.
К о н е ц
Перевод Е. Якушкиной.
Петер Хакс
МЕЛЬНИК ИЗ САН-СУСИ
Буржуазная комедия
ПРОЛОГ
Д и р е к т о р т е а т р а т е н е й.
Развлечь желая вас, покажем вам сейчас
Мы чудо оптики, «Les ombres chinoises».
На нашем языке такое представленье
Мы назовем: китайский театр те́ней;
На белом полотне, искусно освещенном,
Вам явится герой — но совершенно черным.
Тень первая — король Фридери́к на сцене.
Зачем снимаете вы шляпы перед тенью?
Он крупный феодал. В его казну доход
Со всей страны рекой течет из года в год.
Когда ж во времена великого правленья
Стал просыпаться дух сомненья и броженья,
Тогда… Что, испугались?… старый Фрицхен,
Что сам себе король стал сам себе юстиция.
А вот тень мельника. Пусть крепок он на вид —
Изъян в нем есть один. Наш мельник не стоит.
Хоть мы его чинить пытались, слово чести, —
Ломается — и все. И все на том же месте.
Итак, сейчас два эти великана.
Сословья среднего сойдут для вас с экрана.
Вы скажете, они на карликов похожи.
Экран наш маловат, конечно. Ну так что же?
Да, вот еще: их взлеты и паденья
Пусть не тревожат вас — ведь это только тени,
А не живые люди, как мы знаем.
Эй, занавес, прошу! Мы начинаем.
1
Сан-Суси. Спальня. Ф р и д р и х и Г е н р и х.
Ф р и д р и х. Война — зло, но зло неизбежное. Она непреходяща, как чувство собственности, которое ее порождает.
Генрих хватается за сердце, вздыхает.
Вы вздыхаете? Это недостойно философа.
Г е н р и х. То, чем вы занимаетесь, отнюдь не философия. Вы просто хотите меня уморить. Мои силы тают с каждым днем. Состояние моего здоровья таково, что о военной кампании нечего и думать. Император Иосиф держится весьма любезно. Он, как всякий разумный человек, понимает, что в наши дни спорные вопросы следует решать путем переговоров.
Ф р и д р и х. Этот разумный человек — мошенник. Я поставил у себя в библиотеке его бюст, чтобы не забывать о его существовании и о том, что он — мошенник.
Г е н р и х. Не кричите так, у меня начнется приступ.
Ф р и д р и х (тихо). Сколько он платит вам в год жалованья?
Г е н р и х. Ах, у меня начинается приступ, даже когда вы говорите тихо.
Ф р и д р и х. Кто выдал вам, что я готовлю войну?
Г е н р и х. Ваши действия, сир. Мобилизация и стягивание войск.
Ф р и д р и х. Маневры.
Г е н р и х. В апреле? Сир, никто не верит, что, когда эти маневры кончатся, вы распустите войска по домам.
Ф р и д р и х. Мой родной брат должен был бы мне верить. Разумеется, я хочу их припугнуть — в интересах моей коалиционной политики.
Г е н р и х. Да вы всех восстановили против себя. Вы замышляете свои войны как Фридрих Единственный и ведете их как Фридрих Единый.
Ф р и д р и х. Не советую вам шутить, юмор — не ваша стихия. Кого я восстановил против себя?
Г е н р и х. Прочтите же, наконец, донесения. Мне дал их министр Херцберг. Он просил меня ознакомить вас с ними.
Ф р и д р и х (скучающим тоном). Донесения.
Г е н р и х (читает). «Речь князя Кауница в имперском конвенте в Регенсбурге двадцать седьмого мая. (Мягко.) Король Пруссии, — заявил Кауниц, — высказываясь по баварскому вопросу, употребляет столь сильные выражения, что они не могут оставить равнодушными тех, кому дорого спокойствие Германской империи. Предоставим это, говорит Кауниц, его совести. Но мы еще не настолько пали, чтобы считать деспота…»
Ф р и д р и х. Деспота?
Г е н р и х. Говорит Кауниц.
Ф р и д р и х. Ну, дальше.
Генрих, «…чтобы считать деспота оплотом вестфальского мира и верховным судьей. Каковы его истинные побуждения? В какой степени опасным окажется со временем его личное возвышение — вероятно, не столь уж далекое — для всех сословий, стремящихся избавиться от страха перед его деспотизмом? Австрийское правительство считает своим высшим долгом, долгом человеколюбия открыть на это глаза всей империи».
Ф р и д р и х. Это ваше личное мнение?
Г е н р и х. Это мнение князя Кауница, сир.
Ф р и д р и х. Вы слишком хорошо читаете.
Г е н р и х. Сир, достоинство и величие нашего века в том, что ныне даже политики научились отдавать должное возвышенным требованиям гуманности.
Хлопают крылья мельницы.
Ф р и д р и х. Гуманность. Что это за шум?
Г е н р и х. Гуманность, сир?
Ф р и д р и х. Тихо. Что там хлопает? Вы не слышите?