Медленно и осторожно я в пяти местах перекусила проволоку, которая все еще болталась вокруг его ноги, и та упала на землю. Я подняла ее, отступила назад, и Гиффорд отпустил Чарльза. Тот попятился, взбрыкнул и легким галопом поскакал к изгороди, где его с все возрастающим нетерпением ждал Генри. Правда, почти сразу ему пришлось перейти на шаг. Он сильно хромал, но, по крайней мере, раненая нога выдерживала вес тела. У меня появилась надежда, что в конечном счете все обойдется.

– Как ты это сделал? – спросила я, отводя взгляд от Чарльза. – Он даже меня не подпускал.

– Просто ты была напугана больше, чем он, – ответил Гиффорд. – Он почувствовал это и запаниковал. Я же ничего не боялся и не собирался позволять ему делать глупости.

Это было похоже на правду. Лошади – стадные животные и всегда безоговорочно подчиняются сильному лидеру, будь это другая лошадь или человек. А лидера они чуют безошибочно.

– Кроме того, я его слегка загипнотизировал. Просто чтобы успокоить.

А вот это уже было ни на что не похоже! Я удивленно посмотрела на Гиффорда.

– Животные очень восприимчивы к гипнозу, – объяснил он. – Особенно лошади и собаки.

– Ты шутишь, – сказала я, хотя отнюдь не была в этом уверена. Вид у моего босса был вполне серьезный.

– Конечно, шучу. Нужно будет сделать противостолбнячный укол. Кроме того, понадобится обезболивающее и, возможно, антибиотики.

– Я позвоню ветеринару, – ответила я, наблюдая, как Чарльз с Генри трутся мордами через изгородь.

– Я говорю не о нем, а о тебе, – сказал Гиффорд и провел ладонью по моей правой руке. Боль была нестерпимой, хотя я не помнила – то ли меня все-таки лягнул Чарльз, то ли я упала на какой-то очень острый камень. Я повернулась к Гиффорду, и – черт побери! – боль моментально прошла. Это было настолько неожиданно, что я даже испугалась. Мне показалось, что со времени нашей последней встречи мой босс вырос сантиметров на пять, и было очень странно видеть его в джинсах и футболке. Я заметила, что он сильно вспотел.

– Пойдем в дом, – сказал он. – Я посмотрю, что найдется в моей аптечке.

Машина Гиффорда была припаркована в нашем дворе. Он открыл багажник, достал оттуда небольшой чемоданчик, и мы прошли в кухню. Сняв шлем, я села за не убранный после завтрака стол, и мне вдруг стало очень неловко и за этот беспорядок, и за свое красное, потное лицо, и за грязные волосы. Своего запаха я не чувствовала, но могла предположить, что он не слишком приятный. Гиффорд открыл горячую воду и дал ей стечь, пока из крана не полился кипяток.

– Я могу отвезти тебя в больницу, где тебе будет обеспечен должный уход, но если ты предпочитаешь остаться дома, то придется положиться на мою порядочность.

Кровь бросилась мне в лицо, но так как оно и без того было красным, то я надеялась, что Гиффорд этого не заметит. Я расстегнула рубашку – одну из старых рубашек Дункана – и высвободила руку. При этом я старалась закрыть грудь, но не столько из притворной стыдливости, сколько из-за того, что мой лифчик оставлял желать лучшего. Если бы я знала, что мне придется раздеваться перед Гиффордом, то выбрала бы что-то куда более приличное.

Он начал обмывать мою руку, и я взглянула на нее, чтобы оценить масштабы бедствия. От локтя до плеча она превратилась в сплошной синяк. Кроме того, на плече была длинная кровоточащая царапина. Вид у нее был отвратительный, но мне показалось, что она не слишком глубокая. Я не помнила, каким образом поранилась, но боль была ужасной.

Перебинтовав руку, Гиффорд вколол мне противостолбнячную сыворотку и дал две маленькие белые таблетки, которые я с благодарностью проглотила. Это бьио обезболивающее, причем гораздо более сильное, чем можно купить в аптеке.

Гиффорд взглянул на часы.

– У меня через двадцать минут начинается прием больных, – сказал он, собирая чемоданчик.

– А что ты здесь делал? – поинтересовалась я.

Гиффорд весело рассмеялся.

– Благодарю вас, мистер Гиффорд, за то, что вы спасли мою жизнь, не говоря уже о жизни моей лошади, а также оказали своевременную и высококвалифицированную медицинскую помощь! – Он защелкнул чемоданчик. – Я собирался еще позвонить ветеринару, но после такой черной неблагодарности, пожалуй, не буду этого делать.

– Спиши мои плохие манеры на последствия шока, – сказала я. – Так что ты здесь делал?

– Я хотел поговорить с тобой вне стен больницы.

Мое сердце бешено заколотилось в груди. Я сразу поняла, что ничего хорошего такое начало не предвещает.

– Люди жалуются.

– На меня?

Гиффорд кивнул.

– Кто именно?

– Это имеет значение?

– Для меня да.

– Я ответил, что наблюдал за твоей работой и то, что я видел, вполне меня удовлетворило, а поэтому мне бы хотелось, чтобы ты осталась в команде, и я приложу к этому все усилия. Я также объяснил, что ты оказалась в совершенно незнакомом окружении, а потому первое время нуждаешься в поддержке и понимании. Другими словами, попросил их быть снисходительнее.

– Спасибо, – пробормотала я, но на душе было тяжело. Одного дружески настроенного человека среди десятков, настроенных враждебно, явно недостаточно.

– Не за что, – ответил он.

– А зачем ты мне это рассказываешь?

– Затем, что ты должна знать. Пусть это станет для тебя стимулом. С чисто технической точки зрения твоя работа безупречна, но ты совершенно не умеешь ладить с людьми.

Я понимала, что он говорит правду, но именно это и было самое обидное. Кипя от злости, я поднялась из-за стола и сказала:

– Если вас не устраивает моя работа, дайте этому делу ход в официальном порядке. Но я не позволю отчитывать себя как школьницу.

На Гиффорда мое патетическое заявление не произвело ни малейшего впечатления.

– Прекрати, бога ради! Конечно, если ты хочешь, мы можем дать делу официальный ход. Мы изведем кучу времени и бумаги, а в результате все останется как было, если не считать пространной и унизительной записи в твоем личном деле. До завтра!

С этими словами он развернулся и ушел, оставив меня наедине с искалеченной рукой и оскорбленным самолюбием.

Десять минут спустя ветеринар был вызван, боль в руке стала вполне терпимой, а сама я сидела на изгороди и наблюдала за ковыляющим Чарльзом. Я понимала, что ничем не могу ему помочь, но все равно не хотела оставлять его одного. Я нашла обе пары кусачек и использовала более мощные для того, чтобы срезать остатки колючей проволоки с поваленных столбов старой ограды. Потом я собрала ее и отнесла на задний двор.

Черт бы побрал этого Гиффорда! Я не хотела, чтобы ко мне относились снисходительно, и терпеть не могла, когда мной пытались манипулировать. Подобная тактика была мне слишком хорошо знакома. Впервые я столкнулась с ней еще в начальной школе, когда Салли Картер отвела меня в сторонку и доверительно сообщила, что в классе меня никто не любит, что все одноклассницы считают меня выскочкой, задавакой и всезнайкой. Но потом она добавила, что я не должна из-за этого переживать, потому что лично ей, Салли Картер, я очень нравлюсь и она будет со мной дружить. До сих пор помню разнообразные и противоречивые чувства, которые охватили меня тогда. Я одновременно страдала из-за сознания собственной непопулярности, радовалась тому, что у меня есть хотя бы одна подруга, и ненавидела эту подругу за то, что она испортила мне настроение. Кроме того, у меня возникли смутные подозрения, что эта подруга на самом деле вовсе мне не подруга, если после разговора с ней я так гадко себя чувствую. Позднее на моем жизненном пути встречалось множество таких Салли картер, и я научилась сразу распознавать и их самих, и их топорные, но тем не менее очень действенные методы, с помощью которых они добивались преимущества над окружающими.