Мы заходим в кофейню и выбираем один из столиков. Семён садится на диванчик рядом со мной, а Марио напротив. Через пару минут нам приносят кофе. Мужчины начинают разговаривать о делах, о бизнесе. В общем, и ни о чём конкретном. Я же не знаю, куда себя деть. Мне некомфортно. Будто на иголках сижу. Близость Семёна и внимательный взгляд Марио напрягают.

— Я пойду к Насте, — в итоге встаю. — Да и с Верой хочу пообщаться. А вы тут болтайте. Марио, я напишу тебе вечером, — добавляю мягко и замечаю, как у Радича натягиваются желваки, а рука на колене под столом сжимается в кулак.

Марио улыбается мне и кивает, но я вижу в его взгляде некий вопрос. Сомневается? Не хочет портить отношения с бизнес-партнёром? Ну что ж, тогда счастливого пути в Испанию, амиго.

Я возвращаюсь в палату к Насте. Они с Верой как раз с чего-то весело смеются. Настя выглядит счастливой, довольной. Я застываю на входе в палату, опираюсь на косяк двери плечом и просто наблюдаю за ними. Замечаю, что, оказывается, тётя и племянница очень похожи. И, если судить из того, что я знаю о Вере, и по характеру тоже.

Неожиданно на локоть мне ложится крепкая мужская ладонь.

— Иди сюда, поговорить надо, — Семён буквально выдёргивает меня в коридор.

От неожиданности я оступаюсь и едва не падаю, но он удерживает и оттаскивает к окну.

— Ты совсем, что ли! — шиплю сердито. Хочется накричать, но делать это в тишине больничного коридора совсем уж неприлично, поэтому давлюсь интонациями. — Какого лешего тебе надо?

— Ты не можешь быть с этим! — он тычет пальцем назад в сторону выхода на лестницу. Там никого нет, но я, конечно же, понимаю, о ком он.

Он слишком близко. Безапелляционно вторгается в моё личное пространство, и я осознаю, насколько Семён сейчас зол. Тяжёлый взгляд горит, челюсти сжаты, вена на лбу вздута. Он пышет яростью настолько, что меня это даже пугает.

— Это ещё почему? — сжимаю ладони в кулаки, чтобы он не заметил, как мои пальцы трясутся. — Это моё дело, понял? Ты вообще, кто такой, чтобы решать, с кем мне быть, а с кем нет? — у меня самой пружина внутри начинает сжиматься и накаляться.

— Кортес тебе не подходит!

— Я тебе ещё раз повторяю, Бамбли, не тебе решать. Я же не указываю тебе, на ком жениться, с кем спать? Вот и ты не смей!

— Василина, — уже не говорит, а почти рычит приглушённо, подаётся вперёд, заставляя вжаться спиной в стену. — Запомни: я не позволю тебе закрутить с Кортесом. Не позволю увезти дочь, поняла меня?

— Эй! — окрик Веры действует на нас обоих как ведро ледяной воды. — Врача зовите, Насте плохо.

27

— У Анастасии раньше случались приступы астмы? — спрашивает врач.

— Нет, — отрывисто машу головой. Все мышцы словно окаменели от напряжения, а глаза горят от слёз, с которыми едва-едва удалось совладать. — Никогда ничего подобного не было. У неё за всё время даже бронхита не было ни разу.

— Приступы эпилепсии?

— Нет, — снова качаю головой, испуганно глянув на врача.

— Результаты ЭЭГ эпиактивности не выявили, да, — вздыхает он и сводит брови. — Значит, всё, как я и предположил изначально.

Задерживаю дыхание в ожидании вердикта. Пальцы покалывает, в груди проворачивается ледяной шар.

— Уважаемые Семён и Василина, — он откашливается, вгоняя в полуобморочное состояние и меня, и побледневшего до цвета белой стены Семёна, — вы должны понимать, что ваш ребёнок только что перенёс сложную операцию. И ранний, да и не только ранний, восстановительные периоды — это совсем не подходящее время, чтобы выяснять отношения.

Тупо моргаю, глядя на профессора. Мыслительная деятельность собственного мозга ощущается замедленной, будто кто-то забыл смазать вращающиеся колёсики.

— Не мне вам указывать, конечно, но я в первую очередь озабочен состоянием ребенка, особенно уязвимым на данном этапе послеоперационного восстановления.

— Вы хотите сказать, — первым из нас двоих отмирает Семён, — что Настя начала задыхаться на фоне стресса? То есть это была паническая атака?

— Скорее, астматический приступ. Но да, организм мало того, что испытывает нагрузку после операции, так она ещё и услышала вашу ссору в коридоре. Не факт, что разобрала суть, но дети психологически очень тонко улавливают напряжение между родителями. Астма — часто спровоцированное психологическим состоянием или стрессом заболевание. Но пока о системных приступах говорить рано.

Семён благодарит профессора и осторожно помогает мне встать со стула. Меня шатает. Я очень испугалась, когда увидела, как моя дочка, моя маленькая принцесса хрипит, задыхаясь в приступе, когда медсестра вытолкала меня из палаты, пока другая оказывала помощь. Но не меньшим шоком стало осознание, что мы сами это и натворили. Устроили разборки в коридоре, пока она, слабая и уязвимая, пыталась справиться и не смогла.

Выходим в коридор и тут же напарываемся на Веру. Она стоит, сложив руки на груди, и смотрит на нас как на провинившихся детей.

— Пошли, — кивает нам, разворачивается и идёт прямо по коридору, а мы идём за неё как те самые дети.

Вера ведёт нас в ту самую кофейню возле клиники. К Насте пока нельзя — после приступа она спит.

Мы садимся за столик, Вера заказывает кофе и садится с боковой стороны стола между нами с Семёном.

— Итак, — начинает она. — Сами вы неспособны, пусть по сколько вам лет. Нужен арбитр, чтобы помочь решить, что делать с полутрупом ваших отношений: подать ему кислородную маску или продолжить пинать и оплёвывать. С последним вы на удивление хорошо справляетесь, но не учитываете одно но — Настя.

Молчим. Смотрим друг на друга. Осознание своей незрелости, неспособности по-взрослому решать вопросы, хотя мы давно не дети, приходит и больно царапает.

Вера достаёт две зубочистки из стаканчика на столе, вскрывает их, одну надламывает, зажимает обе в ладони, перемешивает и протягивает мне. Я вытаскиваю одну — длинная.

— Начинай, — кивает Семёну.

Ощущение, что замираем на краю пропасти. Он смотрит на меня, а я на него. В такие знакомые глаза, не одну ночь сводившие меня с ума в воспоминаниях за эти пять долгих лет.

Сжимаю под столом пальцы в кулаки, вдавливая ногти в ладони