Почему-то, несмотря ни на что, жила в душе робкая надежда, что он назовет все случившееся шуткой…

* * *

Однако напрасно Лиля надеялась. Михаил Иванович сразу понял, зачем дочь пришла к нему в горком – сюда она никогда не приходила! И, не спрашивая ни о чем, выложил перед ней на стол старую фотографию. Мало того, что она пожелтела, поблекла – она еще и обгорела с одного края. С того края, на котором был запечатлен капитан Говоров – моложе себя, нынешнего, на пару десятков лет, а веселее и счастливее настолько, что Лиля не сразу узнала его. Рядом была снята девушка в пилотке и гимнастерке, с пышной русой косой. И этот край снимка огонь не тронул.

Отец ничего не объяснил, но Лиля почему-то сама поняла, что он пытался сжечь фотографию, поджег ее со своего края, чтобы дольше смотреть на лицо девушки в пилотке, на любимое лицо, – а потом все же не смог уничтожить эту последнюю памятку о том счастье, которое было у них, – запретном счастье, вдребезги разбитом войной.

Лиле все еще трудно было принять судьбоносную новость, однако, как ни странно, ненависть, которую она старательно лелеяла в душе, вдруг поблекла при виде лица своей молоденькой и ошалело влюбленной матери.

Лиле всегда казалось, что ей известно о любви все: еще бы, Сережа, и пережито столько горя из-за него… и появление Родиона, и все то новое, что привнес он в ее жизнь… однако сейчас она поняла, что на самом деле знает о встречах и разлуках, которые неминуемо сопутствуют любви, очень мало. А может быть, и вовсе еще ничего не знает!

Тем временем Михаил Иванович расстегнул воротничок рубашки и показал Лиле старый медный крестик:

– Вот… Я нашел тебя по этому крестику в детдоме. Его Тася надела на тебя, когда родила, ну а потом, в пятьдесят третьем, и меня заставила надеть. Чтоб он меня сберег! Я уж не знаю, он ли, или ее любовь, или вообще обстоятельства… но я ношу его до сих пор!

Лиля не смотрела на отца. Слезы подступали к глазам, она стыдилась их, а отец думал, что все его слова по-прежнему ничего для нее не значат, и все пытался оправдаться:

– Я же думал, что Тася погибла! И это была самая большая трагедия для меня за всю войну. Моя личная трагедия.

– А сколько ей здесь? – спросила Лиля.

– Твоей маме здесь девятнадцать, – ответил отец.

Девушка на снимке была младше самой Лили! Она осторожно погладила милое, улыбчивое и бесконечно трогательное лицо.

– Красивая? – спросил Говоров.

– Очень, – кивнула Лиля. – Ты так сильно любил ее…

– Доченька, – вздохнул Михаил Иванович, – я и сейчас ее люблю.

– Ну тогда как же ты позволил ей работать у нас в доме прислугой?! – возмутилась Лиля.

Говоров не находил слов, чтобы все объяснить. Да и как можно было это объяснить?

Он нервно заходил по кабинету и заговорил рублеными фразами:

– Ну тогда-то казалось это единственно правильным! А она хотела быть рядом с тобой. Неважно, как, где. Вот просто – быть рядом с тобой!

– Ну почему вы мне раньше ни о чем не рассказали?! – никак не могла понять Лиля.

– Берегли тебя! – сокрушенно вздохнул отец. – Все думали – вот повзрослеешь, и тогда… Эх, да и сейчас это понять трудно.

– Как вспомню, сколько я ей всего наговорила… – чуть не плача, прошептала Лиля, снова уставившись на снимок.

– Доченька, я виноват! – Говоров тяжело опустился на диван рядом с ней. – Надо было забрать тебя, Таську, уехать куда-нибудь… у нас была бы семья. У нас бы все было…

– А как же мама? – возмутилась Лиля и тут же поправилась смущенно: – Маргарита… А Котя? Как же они?

– Ох, ох, дочка, – тяжело прохрипел Говоров. – Если бы в этой жизни было только белое и черное! Жизнь – как радуга, и ты это поймешь. Перед Маргаритой я виноват. Я за это и расплачиваюсь.

Лиля смотрела на него так, словно никогда в жизни не видела. Впервые этот взрослый, даже старый, с ее точки зрения, человек, умный, мудрый, надежный, предстал перед ней совсем другим. Смущенным, мятущимся, страдающим, измученным долгими годами жизни, которую он прожил не так, как хотел, как мечтал… Потрясением для нее было осознать, что не только у нее может болеть от любви сердце – болеть так, что иногда жить не хочется! Но она могла выплакать свои боли и обиды, пожаловаться на них – а отцу приходилось все скрывать от других, стыдиться своей муки… То дерево, могучее и крепкое, к которому Лиля всегда могла прильнуть, обвиться вокруг него, опереться, как слабый побег опирается на сильный ствол, – это дерево вдруг предстало перед ней раненым, подточенным неизбывной болью, нуждающимся в сочувствии ничуть не меньше, чем она сама.

Может быть, даже больше, потому что – старше, а значит – мучение длится дольше…

– Папочка, – прошептала она, прижимаясь к нему и чуть не плача от жалости, – ты несчастлив?

Он промолчал, только прильнул щекой к ее склоненной голове.

В его вздохе был ответ, такой красноречивый, что Лиля тихонько заплакала. Ей было обидно, что отец не воскликнул: «Как я мог быть несчастлив, если у меня есть ты?!» Но такая обида была детской, эгоистичной, и Лиля впервые поняла это. Жизнь – как радуга, сказал отец… счастье человека состоит из многих слагаемых, и любовь к детям – только одно из них. Мужчине – а ее отец настоящий мужчина! – для счастья нужна любовь к женщине: счастливая, взаимная любовь. Вот ведь и ей, Лиле, нужна любовь мужчины. Всякой женщине она нужна!

А значит, маме? Маргарите?! И снова – чуть ли не впервые в жизни! – в минуту горя Лиля подумала не о себе, а о другом человеке и пожалела ту, которую всю жизнь называла мамой, – пожалела всем сердцем… больше, чем себя!

И испугалась – потому что и с ней предстоял разговор…

* * *

Родион не позволил ей отправиться в Дом с лилиями одной.

– Я буду ждать в парке, – сказал непререкаемо. – Мало ли как дело повернется!

Устроился в старом кресле-качалке, с упоением озирая великолепный парк, изящные очертания дома, видневшиеся сквозь листву… Несмотря на то, что ночью были заморозки, днем еще припекало, и, кажется, даже листья перестали опадать.

«Вот ведь как бывает, – размышлял Родион. – То жарко, то холодно… Так же и между людьми. Поссорились – помирились. Выгнали – назад приняли… Конечно, в институт ездить отсюда далековато, но это такая ерунда на самом-то деле!»

Он не сомневался, что Лилины родители предложат им поселиться вместе с ними. Приемная мать Лили, вырастившая ее, конечно, на все пойдет, чтобы не отдать дочь своей сопернице. Мужа ей не отдала, ну и дочь не отдаст. Определенно захочет держать Лилю при себе. Ну а она теперь не одна, теперь им не удастся выставить Родиона, потому что Лиля с ним уйдет. Значит…

Именно для того, чтобы облегчить Лиле решение вернуться, Родион и решил ее сопровождать.

Лиля, впрочем, не спорила, хотя мысли о возвращении в Дом с лилиями ее не волновали. О другом тревожилась! Разговор с Маргаритой будет непростым, нелегким, это она прекрасно понимала. Однако даже представить не могла, каким же мучительным он окажется!