Рус, замешкавшись, вытащил из петли палицу, осторожнопристроил ее возле меча и топора.

Ему показалось, что в толпе кто-то хихикнул, но когдаоглянулся, лица у всех были торжественными и тревожными. Гойтосир подвел кколоде ребенка, рывком ухватил за мягкие волосенки на затылке. На миг навстречунебу взглянуло белое детское горло, тут же в руке верховного жреца блеснул нож,горячей струей брызнула алая кровь. Цепко держа ребенка одной рукой за плечо,другой за волосы, Гойтосир направил струю крови на оружие троих братьев,окропил щедро, затем, отбросив ненужное тельце, воздел руки к небу с зычнымвоплем:

– Жертва!.. Вам, боги и прародители!

Ему подвели еще двух, кротких как овечки, тихих и бледных.Уже молча, торопясь, он заколол – дети особо угодная богам жертва. Кровьщедро текла по каменной плите, впитывалась в землю. Гойтосир изрубил жертвеннымтопором тела на куски, разбросал, щедро разбрызгивая кровь. Подошел Корнило,его острый взор метнулся к братьям. Чех, Лех и Рус медленно выступили вперед.

Гойтосир снова воздел к небу залитые по локоть руки:

– Гой ты еси, великий Скиф!.. Узри и подай знак своемуплемени!

Все затихли, смотрели в небо. Всего два облачка, оба застылив безветрии, не двигаются, солнце светит ярко. Синева уже с бледностью, каквсегда при переходе к осени. Уже и ­листья кое-где желтеют, но солнце ещежарит, как в разгаре лета.

– Колоксай! – вскричал Гойтосир. – Солнце! Подайзнак своему потомку – Чеху!

В томительной тиши все ждали. Где-то заплакал ребенок,на него свирепо зашикали. Бабу тут же вытолкали, велели не высовывать рыла из повозки.Гойтосир выждал, побрызгал кровью из чаши на меч среднего брата, вскрикнул ещемощнее:

– Тогда подайте знак отважному Леху, вашему праправнуку!..

Люди едва успели вскинуть головы, как над головамипронеслась, шумно ляпая по воздуху крыльями, серая утка-кряква. Внезапно прямоиз солнца, так показалось ослепленным глазам, выметнулся сверкающий оперениембелоснежный сокол-сапсан. Прямо над головами он ударил в утку с такой силой,что брызнули серые перья, люди услышали глухой удар, а сокол подхватил добычукрючковатыми лапами и унес, уже работая крыльями неспешно, с ленивойуверенностью.

Одно перо, колыхаясь в воздухе, медленно опустилось наколоду. В толпе пошел оживленный говор. Перо скользнуло по залитому кровьюлезвию меча, прилипло. Гойтосир вскинул кулаки, потряс в победном жесте. Гул втолпе стал гуще. Гойтосир повернулся к неподвижным братьям, вскричал ликующе истрашно:

– Жертва принята!

Лех вскричал с такой торопливостью, что голос сорвался нащенячий визг:

– Что?.. Что сказали боги?

Волхв торжественно воздел руки, заговорил громко и властно,но Чех и Рус, зная его хорошо, уловили в голосе волхва нотку удивления:

– Твое… племя… не сгинет!

Вздох облегчения вырвался из груди Леха. Он едва неподпрыгнул, щеки порозовели. Огромные ладони были прижаты к груди, как уребенка, что выпрашивает лакомство.

– А еще?.. Что еще?

– Боги говорят, – продолжил Гойтосир мощным голосом,дабы услышали все собравшиеся, и голов уже рябило море, – что путь твойбудет велик и горд!.. Ты найдешь обетованные земли, где земля настолько жирна,что из нее можно давить масло. Трава там сочная и сладкая, в реках тесно отрыбы, стаи жирных гусей не боятся человека, ибо никогда не зрели людев… Оленибудут подходить к вам и брать хлеб из ваших рук, а непуганые птицы садиться вамна плечи.

Народ радостно загудел. Родня Леха кричала и била рукоятямитопоров в щиты, дудела в трембиты. Лех слушал в радостном нетерпении и, невыдержав, перебил:

– А люди, люди!.. Что будет с нами?

– Великая дорога, – сказал Гойтосир медленно иторжественно, – великая… Но я говорю не о той, что предстоит проделатьверхом на колесах и в повозках. Это закончится скоро. Отныне и навеки!Я говорю о великом пути твоего отряда, что станет племенем, а потомнародом… Великим народом!

За очерченным кругом раздались исступленные крики.Измученные люди потрясали оружием, подбрасывали шапки, били рукоятями топоров ипалиц в щиты. Хрипло и страшно ревели испуганные шумом волы, ржали кони.

– Мы будем жить, – вскрикнул Лех. – Мы будем жить!

Глаза Гойтосира остро блеснули:

– И не только, Лех. И не только.

Лех дрожал, сердце от волнения едва не разламывало грудь,дыхание вырывалось хриплое, горячее. Он переступал с ноги на ногу, надо что-тоделать, иначе его разорвет на части.

– Слава богам! – вскрикнул он страстно. – Слава!..Мы создадим то, о чем мечтает каждый вождь. Мы совершим!.. Мы сделаем! Мысумеем…

Его трясло, с губ срывались бессвязные слова, крики,бормотание, но Чех и Рус, да и не только они, хорошо знали, что говорит Лех.Каждый вождь или сын вождя, а то и просто сильный духом мужчина, мечтает взятьнесколько женщин и уйти на незанятые земли, чтобы там наплодить новое племя,дать им с самого начала свои законы и правила жизни, которые сделают его племясамым великим и славным из всех племен, а потом и из всех народов земли.

Новые народы именно так и возникают, когда какая-то семьябежит от преследований в дремучие леса, непроходимые болота или бескрайниестепи, а потом спустя время – кто его считает? – оттуда выходитневедомое племя могучих и свирепых людей, нападает, убивает и захватываетземли, побивает высланные против них отряды и войска, утверждает и расширяетсвою власть, и вот уже великие государства в тревоге и страхе шлют посольства,умоляют о дружбе, предлагают тцарских дочерей в жены и наложницы, а сыновей –в ­залож­ники…

Гойтосир повернулся к Чеху и Русу. Узкие губы сжались, оннесколько мгновений рассматривал братьев. В толпе стало мертвенно-тихо,каждый затаил дыхание.

– Теперь боги скажут слово Чеху, – изрек Гойтосирмедленно. – А что изрекут, того не смогут отменить ни они сами, ни… чужие.

Рус переступал с ноги на ногу. Солнце жгло голову, но междулопатками было холодно, будто приложили лезвие ножа. Среди толпы он постоянновычленял бледное взволнованное лицо Ис. Она не отрывала от него больших темныхглаз, иногда вскидывала руку, пальцы шевелились, и он чувствовал, как от ихкончиков струится тепло.

Солнце поднялось в самый зенит, затем неспешно сползло кзакату, небо окрасилось в багровые тона, а знака от богов все не было. Вокругкапища уже полыхали костры, люди ставили котлы с водой, жарили мясо, далеко неуходили, ждали.

Чех высился у ограды как свежеотесанный столб из дуба.Недвижимый, широкий, он стоял, сложив могучие руки на груди. Лицо былонедвижимым, глаза из-под приспущенных век смотрели прямо. Он выгляделбесстрастным, даже Русу иногда так казалось, но в другие моменты замечал либонапряженные, как для боя, плечи, либо сжатые губы, либо старший братспохватывался и приклеивал к губам лишнюю сейчас легкую улыбку.