— Ну как ты, Свет? — неожиданно спокойно и с характерно выключенным для общения козлом, поинтересовался Антон, на одном из светофоров.

— Работаю, — откликнулась я.

Не знаю, чего он ждал — что я начну размазывать по щекам тушь, захлебываться слезами и так далее. Я встала с кровати и пошла на работу. Боль осталась там, дома, продолжала валяться на кровати и пялиться в потолок. Я чувствовала сейчас себя ужасно пустой, но это был не повод.

В конце концов, именно Его волей было, чтобы я продолжала жить. Я не знала как, но нужно было попытаться. Отстраивать жизнь заново сложно, но разве мне впервой это делать? Так, стоп, Света, пиши интервью, не отвлекайся. Тебе его по идее сдавать уже послезавтра, а оно пока настолько унылое, что его даже на треть не прочитаешь — скулы сводит от зевоты. Пусть мир продолжает гореть, а ты должна шагать дальше и улыбаться.

Мое появление в редакции произвело фуррор. Ровно как и селфи, сделанное на фоне входа, брошенное в инсту с хэштегом #дом_милый_дом. Что там орали в комментариях — я посмотрю вечером, пускай с этим Энджи сейчас разбирается, в конце концов, именно она отвечает за ведение моих аккаунтов в соцсетях. Я только заметки писала, а с читателями общалась она.

Я улыбалась девочкам, говорила им, что все нормально, что подробности улаженного конфликта с Небертом я расскажу позже в групповом чате, и все желающие могут мне написать в корпоративной сети, всех добавлю, ни от кого секретов держать не буду. Шепотки разлетались по редакции, можно было прикрыть глаза и услышать их тихий шелест.

Какой-то очень умный человек придумал, что когда хочется растечься в сопливую лужу, мол, самое лучше — пойти на работу…

Да, это была неплохая мысль. По крайней мере, я отвлеклась от этой проклятущей боли, которой сводило сердце. Все равно же никак изменить реальность и поднять Его из мертвых я не могла. Но тут были люди, тут была жизнь.

Энджи, когда я проходила через свою приемную, посмотрела на меня странно. И причины этого я поняла, только когда открыла дверь в свой кабинет.

Розы. Банальнейшие розы — причем нарочито алые, будто под цвет моей помады, занимали мне весь стол. И делали они это явно уже несколько часов — потому что у меня в горле сразу же запершило от пыльцы. И нет, не было двух вариантов того, кто решил устроить вот этот вот идиотизм. И… Господи, как же он меня достал… Так, и какая из ваз под этими чертовыми розами самая большая?



Нет, я не бежала в кабинет главного редактора, ни в коем случае. Все-таки казнь никогда не настигала свою жертву спешно. Но видимо, что-то было в моем лице красноречивое, когда я шагала по офису с вазой наперевес. По-крайней мере с моей дороги рассасывались торопливо, можно сказать, делали мне “коридор”. Ох, Света, неужели за эти четыре года ты успела так спалить собственные замашки?

— Антон Андреевич, бегите… — успела пискнуть в коммуникатор предательница Маша, когда я прошла мимо неё.

Иуда.

Только благодаря этому предупреждению Неберт успел вскочить из кресла. И пригнуться при виде меня, остановившейся в дверях и практически сразу замахнувшейся рукой с “метательным снарядом”. Ваза — прозрачный стеклянный бокал — врезалась в стену за спиной Антона, осыпав его мелкими осколками. Повезло, что мелкими. Ему повезло. А мне — не очень, я метила в голову.

— Мимо, — оскалился Антон, выпрямляясь. Что, игры “Доведи Клингер до сучьего бешенства” объявили Олимпийским видом спорта и Антон метил в чемпионы?

Я оглянулась, сгребла с полки стеллажа какую-то Гошину награду, и замахнулась снова. Гоша сам виноват, что не забрал свои цацки. Теперь останется без приданого.

— Совсем страх потеряла? — поинтересовался Антон, но снова нырнул за стол, потому что по общим признакам хреновина была тяжелая.

Страх… Не было тебя, парниша, в списке людей, которых я боюсь. Не потеряла. Не искала даже.

— Оставь! Меня! В покое! — прорычала я, снова хватаясь за очередную фиговину — оргстекло, пафосные шрифты, дешевенькая хрень, в общем — не жалко. — Русским языком просила.

— Если бы я опускал руки, когда мне говорили что-то подобное…

Молодец, чувак, рот открыл — увернуться не успел. Прозрачной фиговиной я ему все-таки попала. В лоб.

И это было "Есть!" и “Твою мать….” одновременно.

И на этом мои батарейки, отвечавшие за режим “Халк, крушить”, разрядились. Включилась обеспокоенная курица-наседка, которой совершенно не хотелось этому кретину сотрясение выписать или башку проломить. Хрень-то была не самая легкая…

То ли я его оглушила, то ли от неожиданности Антон оступился и растянулся на полу у собственного рабочего стола. Сел, прижал ладонь ко лбу, ощупал шишку. Ну… Спасибо, что череп не проломила.

— Маша, лед принеси. И полотенце, — рявкнула я в коммуникатор, а потом присела рядом с Антоном, заглядывая ему в лицо. — Живой?

— Досадно, да? — фыркнул Антон, морщась. Сам себя не подколешь — никто не догадается?

Я усмехнулась, а затем коснулась его ладони, заставляя убрать руку ото лба. Поглядела на шишку, рассеченную кожу, поморщилась. Выглядела эта хрень ужасно непрезентабельно. Не к лицу большому боссу. Вроде швы накладывать не надо, и на том спасибо.

— Извини, — тихо произнесла я. — Нервы ни к черту. Срываюсь на всякую хрень.

— В роли хрени Неберт, Антон Андреич, — клоун пытался шутить, даже морщась от боли.

— Роль всей твоей жизни, что уж там.

— Уволить тебя надо, по-хорошему, — Антон вздохнул. — Ну где это видано, в начальника чем попало швыряться.

Эх, вот никак я его своим начальньником почувствовать не могла. Не получалось. Лишь мальчишкой, очень нуждающимся в воспитательном подзатыльнике.

— Если по твоему сценарию я сейчас должна упасть на колени и раскаяться, то боюсь, ты обратился с этой ролью не к той актрисе…

— Ты уже на коленях, детка, — Антон чуть ухмыльнулся, глядя на меня. Я даже глаза закатила, потому что, кажется, его идиотизм был клинически неизлечим. Нашел с чем сравнить.

В кабинет торопливо прибежала Иванова, принесла лед на блюдце и белое полотенце.

Я ссыпала кубики на ткань, протянула компресс Антону. Сама прижимать не стала, осталась стоять у стола, оперевшись на него бедрами. Антон поглядел на меня снизу вверх, скривился и встал на ноги. Только после этого он забрал у меня лед и прижал его к рассеченному лбу.

— Свасибо, Светочка, на переговоры сегодня поеду сногсшибательный, — мрачно пробормотал он. — Я подозревал, что в тебе спит гениальный имиджмейкер, но чтоб настолько…

— Обращайся, — я криво усмехнулась. — Могу в кратчайшие сроки соорудить травмы любой степени тяжести. Гарантированно перевыполню установленное техническое задание. Хочешь — руку сломаю?