«Не угадаешь!» – пыхнула она сигарой.

Гжежчи – сигара необычная: длинная, тонкая, напоминающая формой «Гран Корону» 47-го калибра[33] и притом черная – почти оскуро[34], но не совсем. Оттенок другой, да и запах тоже.

«Этот табак рос под другим солнцем, на другой почве… в чужих горах…» – она вспомнила вдруг горы Йяфетской Стены. Пейзажи долин и предгорий, и Солнечное плато, и пустоши Гештсайи. Хвойные леса, чайные и табачные плантации, пастбища, деревни с каменными башнями и одинокие хижины на склонах гор. Водопады и озера, перекаты Своенравной, и светлые глаза стройных горянок, обещающие больше, чем приоткрытые врата в рай.

«Да, черт возьми, было бы совсем неплохо!» – она опрокинула в рот содержимое рюмки – считай, полтора шкалика[35] жидкого огня – и задержала дыхание, чувствуя, как грозовая свежесть одним махом очищает еще не проснувшийся окончательно мозг.

К своему удивлению, спустившись в Венецианскую гостиную, Дарья обнаружила там не только господина Главного Кормчего, коротающего время за чашкой чая с молоком, но и Грету Ворм. Роковая красавица оделась так, словно собиралась на охоту: замшевый костюм темно-бутылочного цвета – бриджи, заправленные в коричневые сапоги для верховой езды, и приталенный камзол до середины бедер, расшитый темным золотом, – салатная рубашка со стоячим воротничком и пышным кружевным жабо, широкополая шляпа с чьим-то – «уж не павлиньим ли?» – пером и, разумеется, дорогой гарнитур из изумрудов и черных алмазов.

«Удивительная женщина!»

В одной руке Грета держала кофейную чашечку, в другой – дымящуюся сигару.

– Дари, счастье мое! – воскликнула она, увидев Дарью, спускающуюся по винтовой лестнице.

– Я тоже рада вас видеть, госпожа Ворм! – Дарье не понравилось обращение, еще больше – интонация.

– Ах, прости! – взмахнула Грета сигарой. – Совсем забыла, ведь Карл говорил, что тебе не нравится…

– Мне все нравится, – остановила ее Дарья. – Зачем вы здесь, Грета?

– В последнюю нашу встречу ты меня об этом не спрашивала! – Грета умела улыбаться так, что скулы сводило от оскомины.

«От такой улыбки кровь в жилах скисает, не то что молоко!»

– Вы правы, Грета.

– Ты! – остановила ее Грета.

– Я? – не поняла Дарья.

– Нет, я! – взгляд синих глаз стал тверд, неумолим. – Я! Ты должна обращаться ко мне на ты. Мы сестры, разве нет?

«Она безумна!»

– Мой вам совет, княгиня, – хмыкнул Главный Кормчий, – соглашайтесь! Есть люди, которым легче сказать «да», чем пытаться объяснить, отчего «нет».

– Хорошо, – кивнула Дарья. – Ты.

– Вот и славно! – мило улыбнулась Грета, словно не она только что готова была испепелить и заморозить все вокруг. – Мы идем гулять? Куда?

– Где Карл? – спросила Дарья.

– Где Марк? – спросил Сам.

– Они заняты, – как ни в чем не бывало пропела «Диана-охотница» и, подхватив Дарью под руку – от кофейной чашки она уже успела избавиться, обернулась к Кормчему. – Итак?

– Начнем с обзорной палубы, если не возражаете.

– С чего бы мне возражать? Ты пригласил, тебе и решать.

– А с чего бы начала ты? – прищурился Главный Кормчий. Похоже, вопрос был не праздный, его это действительно заинтересовало.

– С садов Сибиллы или с кухонь господина Вателя.

– Хм… а ведь действительно! Но отчего бы не совместить, как считаешь?

– В каком порядке?

– В произвольном, – пожал плечами Сам. – Бросим монетку, или вот девушку спросим?

– Девушке скоро полтинник стукнет! – не удержалась Дарья.

– Я в курсе, – поправил фуражку Кормчий. – Но вопрос не в этом.

– Кто такая Сибилла? – спросила тогда обиженная тоном Кормчего Дарья.

– Сибилла Иерусалимская, – усмехнулась Грета. – Ты разве не знаешь этой истории?

– А я думал, речь о Сибилле Армянской… – Сам успел достать сигарету и теперь как раз прикуривал.

– Сибилла Иерусалимская – королева Иерусалима[36], ведь так? – Дарья не интересовалась историей специально, но кое-что все-таки знала. Помнила из прочитанного по случаю, услышанного между делом, да и в университете, в Гёттингене, взяла, помнится, курс или два.

– Так, – кивнул Главный Кормчий и пыхнул зажатой в углу рта сигаретой. – А Сибилла Армянская жила в тринадцатом веке и являлась принцессой Киликии.

– Господи, помилуй! Что за бредовые идеи! – покачала головой Грета.

– И то верно, – согласился Сам. – Сады Сибиллы – это сады, созданные Незнакомкой, – он вздохнул и мгновение смотрел куда-то за окно.

– У нас в коммуне, – сказал, возвращаясь, наконец, к начатому, – осуществляется принцип невмешательства. Это один из наших основных, я бы сказал, фундаментальных законов. До тех пор, пока это не вступает в противоречие со свободой жить, как вздумается, всех остальных, каждый волен быть тем, чем желает, и так, как ему или ей этого хочется. Кто-то из наших дам… – он словно бы запнулся, но сразу же продолжил, переведя взгляд на Дарью, – время от времени принимает образ Незнакомки. Появляется инкогнито, не вступая ни с кем в контакт и не показывая лица. Она создала однажды эти чудесные сады, затмевающие, как мне кажется, своей роскошью даже сады Семирамиды…

– Бывали в Ниневии[37]? – удивилась Дарья.

– Три тысячи лет назад? – пыхнул дымом Сам. – Вряд ли! Я бы запомнил. Но сады, построенные Незнакомкой…

– Ты назвал их садами Сибиллы, – закончила за него Грета. – Почему, кстати?

– Кажется, был повод, – снова вздохнул Сам, – но, увы, я уже не помню, какой.

– А кто такой Ватель? – спросила тогда Дарья.

– О! – рассмеялась Грета. – Его мы оставим на закуску. Он угостит нас пирожными! Ты любишь пирожные, Дарья?

– Пирожные? – То, как Грета ломала разговор, могло обескуражить любого. – Да, наверное…