дыре быстро, проблема была в том, что она оказалась заколочена. Вспомнив, как Юра орудовал гвоздодером, открывая ее в прошлый раз (дверь была заперта, а ключа не нашлось), я принесла инструмент.

У меня получилось не так ловко, как у мужа, но все же через несколько минут дверь поддалась. Оставалось шагнуть внутрь и узнать, что меня ждет.

Я включила фонарик на телефоне. Рука немного дрожала, я волновалась. Ребенок мягкой волной перекатился внутри.

– Не бойся, малыш, все будет хорошо, – сказала я и погладила себя по животу. – Твоя мамочка со всем справится.

Сделав глубокий вдох, я шагнула в темноту.

Ступени были крутые, и я шла медленно, держась за стену, не доверяя тонким металлическим перилам. Каждую ступеньку пробовала ногой, прежде чем перенести на нее вес своего погрузневшего тела. Кстати, ступени были металлические, спрятать ничего нельзя, а стены – гладкие, тоже никаких тайников. В случае, если ничего не окажется и под лестницей, придется признать, что я зря устроила погром.

Без приключений добравшись до низа, я, как Юра и говорил, уперлась в стену. Слева от меня тоже была глухая стена, а вот справа – небольшой квадрат пустого пространства. Если попасть туда, можно будет заглянуть под лестницу.

Не без труда перебравшись в нужное место (большой живот мешал свободно поворачиваться), я увидела несколько поставленных друг на друга коробок. Возможно, в них-то и ждала меня тайна дома Балкуновых.

Глава четырнадцатая

Как я и ожидала, Юра был в бешенстве. К тому времени, как он вернулся с работы, я сделала все, что собиралась, и даже успела потушить мясо на скорую руку. Но это, конечно, не спасло меня от скандала.

– Ты чего тут устроила? Что это за… за…

– Перестань кричать и выслушай меня.

– Какая идиотская мысль на сей раз посетила твою голову?

Это было оскорбительно, но я постаралась пропустить его слова мимо ушей, списав на потрясение и расстройство.

– Я уже позвонила мастеру, который делал ремонт. Нашла визитку. Они приедут завтра и все починят.

– Интересно, что ты ему сказала? Что у тебя видения, поэтому ты раздолбала стену? Конечно, пускай все узнают, что у моей жены крыша поехала!

Этого я стерпеть уже не могла.

– Значит, больше всего тебя волнует, что подумают о твоей жене посторонние люди? А что думаю я, тебя не беспокоит?

Юра, видимо, сообразил, что перегнул палку, потому что ответ его прозвучал уже спокойнее:

– Извини, я не то хотел сказать. Но сама подумай, я прихожу с работы и вижу, что ты разрушила стену! Сложно сохранять самообладание.

– Я сказала мастеру, что меня беспокоит шум по ночам, возможно, крысы. Сказала, что мы решили проверить, нашли внизу кучу документов, все очистим от грызунов и мусора, можно будет заново установить стену. Ты доволен? Прозвучало логично и похоже на правду.

Юра выпил воды (мы были на кухне), посмотрел на меня и спросил:

– А на самом деле? Что ты там обнаружила?

Он старался говорить небрежно, будто его совсем не волновало, что я отвечу. Однако мне показалось, что за нарочитой небрежностью скрывается тревога. Юра тоже видит и слышит что-то, но не говорит мне из-за упрямства?

Я взяла с полки и подала ему листы бумаги.

– Полюбуйся.

Муж стал рассматривать тронутые временем страницы. Листы были вырваны из ученических тетрадок и альбомов.

– Это детские рисунки, – сказал он. – И что?

– Смотри внимательнее, – посоветовала я. – Приглядись, кто нарисован. В здании, как тебе известно, находился круглосуточный детский сад. Дети жили с понедельника по пятницу и явно что-то видели по ночам. И днем, наверное, тоже.

В коробках и ящиках под лестницей я обнаружила, по правде сказать, горы хлама. По всей вероятности, после закрытия детского сада и передачи здания методическому центру все ценное и важное увезли, а вот старые меню, какие-то мелкие распоряжения, расписание занятий, детские рисунки, рваные книжки и прочее просто свалили под лестницу, собираясь выбросить. Но руки так и не дошли.

Я несколько часов разбиралась с этим барахлом, пристроив на лоб Юрин фонарик (такие используют шахтеры и строители, муж тоже купил, на мое счастье). Таскать коробки наверх, чтобы разобрать все при свете дня, я не рискнула: они были тяжелыми.

Ничего ценного найти не удалось. Кроме двух вещей. Первое – рисунки, которые рассматривал сейчас Юра. Второе…

Это была тетрадка в клеточку, которую я спрятала в комнате Ксюши, среди ее игрушек: запихнула в мягкое брюшко плюшевого медведя. Знаете, бывают такие мягкие игрушки, с замочком.

Записи делала одна из нянечек, молодая девушка. Почему я не показала записи Юре? Пока была не готова сделать это, прежде хотела прочесть сама. Если там ничего полезного нет, это одно. Но если есть, я должна узнать первой, обдумать, подготовиться к разговору. Глупо, быть может, но это было мое собственное расследование, Юра мне никогда не верил. Так что, если доказательства моей правоты существуют, я сама преподнесу их ему.

Прочитать тетрадку я не успела, слишком много времени убила, разбирая документы, поэтому решила сделать это завтра, когда Юра отправится на работу. Пусть изучит рисунки, тем более что они тоже весьма красноречивы.

Всего их было шесть. В коробках нашлось много образцов детского творчества, но нечто напоминающее увиденных мною гостей из прошлого оказалось только на этих шести. Нарисовали их три разных ребенка, судя по манере рисовать.

Подписан был только один рисунок, весьма схематично изображающий старуху в черном длинном платье с брошью возле ворота. Старуха стояла с поднятыми кверху руками, подпись гласила: «Калдуня». Некий Саша нарисовал колдунью, и он видел ее, иначе откуда брошь? Это характерная деталь.

Два следующих изображения были нарисованы другим ребенком, использовал он только черные и красные карандаши, рисовал ломаными линиями. Будь я психологом или педагогом, задумалась бы о его психической стабильности.

Юный художник изобразил целый ряд фигур: на первом рисунке – три, на втором – четыре. На первом был мужчина в высокой шляпе, женщина в длиннополом одеянии, а между ними – ребенок, девочка. У всех были красные губы, красные глаза и красная обувь, а еще была алая надпись «Миртвицы». Второй рисунок примерно такой же, только ребенка посередине – два, мальчик и девочка. Взрослые были показаны маленькими, а дети – огромными. Второй рисунок назывался «Луди умирли».

Три последних картинки были нарисованы то ли страшим по возрасту воспитанником, то ли просто более одаренным в плане изобразительного искусства. Пользовался художник всем спектром красок, который был в арсенале: изображения когда-то были яркими, хотя сейчас