Что ты говоришь, папа? Что ты любишь меня? Что только ты любишь меня так, что это твоя любовь ко мне – как небо, как воздух? Что все остальные могут выбросить меня на свалку, предать? Я люблю Глеба раз и навсегда, и я думала, что Глеб любит меня так же! Что ты говоришь, папа? Что ведь это я думала?.. А на самом деле мы не одно целое, а отдельные люди?

Но, папа! Ведь у нас не просто брак, как у всех. Если бы мы просто встретились, поженились… Я сбежала к нему в свадебном платье! Я была послушная девочка, я ни разу не ослушалась вас с мамой, сбежать в свадебном платье было для меня как мир перевернуть!

Пойми меня, пойми! Для меня это не «измена». Это как если бы у меня было что-то драгоценное, драгоценная чашка тонкого фарфора, на которую я дышать боюсь, и только любуюсь, а теперь ее выбросили, и все, нет ее больше, нет моей драгоценной чашки… Господи, какая пошлость этот мой вопрос «а у вас был секс?».

Может быть, мне нужно было молчать, папа? Молчать, хранить свою драгоценную чашку… А я сама нарушила волшебство. Но я думала, он скажет так, чтобы я поверила, что ничего не было, не могло быть.

Было или не было? Было или не было? Я каждую минуту задаю себе этот вопрос, привожу аргументы и каждый раз решаю по-разному. Понимаю: точно было. Или: точно не было.

Ну, хорошо, я буду рассуждать логически. Как может не быть секса между двумя молодыми красивыми людьми? Наверное, мне надо признать, что секс был, и как-то с этим жить.

Но, может быть, все-таки нет?

Ты спрашиваешь, почему я придаю такое большое значение сексу. Потому что это самая большая близость между людьми. Ты говоришь – может быть, для него это ничего не значило. Но я ведь знаю, каким он может быть нежным. Если он ее целовал, дотрагивался до нее… его нежность была – ей? И это, по-твоему, ничего не значит?.. Нет, нет! Не было, ничего не было!

А если да, то что? Не обижайся на меня, папа, но тогда я убью себя. Я мысленно беру нож и сильно чиркаю по листу бумаги, вниз-вверх, вниз-вверх. Прости меня, папа, но я говорю тебе правду. Ты спрашиваешь, как же ты будешь без меня? Я не знаю.

А если все-таки нет? Тогда еще больней. Ему хочется проводить с ней время, смеяться, разговаривать. О чем они разговаривают? Значит, ему с ней интересней, лучше, теплей, откровенней, милей, чем со мной? Что я могу сделать? Стать для него интересней? Я уже открыла ему всю себя, у меня больше ничего для него нет, если этого мало, значит, я не гожусь. Получается, папа, нет выхода: так невыносимо, а так еще хуже.

И знаешь что, папа? Самое ужасное, самое ужасное среди самого ужасного: я теперь не знаю, о чем он думает. Он смотрит на меня, а я не знаю, о чем он думает! Может, думает: «Ах, если бы со мной сейчас была Беата!», или «Как мне все надоело, и она, и ее дети», или «Завтра с ней разведусь».

Что ты говоришь, папа? Я веду себя как маленькая девочка? Но вот я такая, что поделаешь? Ты, наверное, догадался, что Глеб мой первый мужчина? Это совсем нетрудно, ты знаешь, что у меня никогда не было мальчиков. А ведь я красивая, я с первого класса знала, что красивая!..

А помнишь, как ты меня учил, когда я пошла в школу: «Эмма, говори громче… громче, еще громче! Ты все знаешь, но звучишь неуверенно». Помнишь, как ты тренировал меня, чтобы мой голос в конце предложения не опускался до шепота, как будто не хватает дыхания? Я научилась не шептать, но я все равно говорю тихим голосом. Глеб говорил мне, что ему очень нравится, что я похожа на маленькую девочку, со мной он чувствует себя защитником.

А я теперь его боюсь, как боялась в детстве всех, кроме вас с мамой. Я не знала, о чем думает чужой человек, и это было страшно. Знаешь, почему я боялась чужих и в общем-то до сих пор боюсь? Почему у меня нет подруг? Почему только Глеб? Почему я чувствую себя очень уязвимой? Потому что чужие люди – это не ты, папа.

Ты, папа, знаешь, что в этом есть и твоя вина… Нет, не вина, конечно, но причина: ты давал мне столько заботы, внимания, знаний, опеки, что я не хотела вырасти. Может быть, если бы я была взрослой, может быть, если бы Глеб не был моим первым и единственным мужчиной, может быть, я была бы сейчас сильной, а я слабая, папа… Беата сильная, а я слабая. Наверное, ему надоело чувствовать себя защитником, ему нужна другая женщина, которая сама дает мужчине силу. Мне бы надо быть такой, как Беата. Как все эти девушки, которые открывают сеть спортивных клубов, выпускают журналы, становятся кем-то значительным. Я сама виновата, – я скучная, ничего не могу ему дать, кроме себя самой, а я ему больше не нужна. Я скучная, а Беата блестящая.

Если это так, то меня надо выбросить? Папа, да? Неужели ты скажешь мне – не вой, как раздавленный щенок, пойди и открой сеть спортивных клубов?..

Нет, все-таки не может быть, чтобы у них был секс. Ничего, если я немного подумаю об этом?

Беата как-то сказала мне о своем отношении к сексу: «Это все хорошо, но не имеет значения. Чья-то часть тела, засунутая в меня, никогда не будет иметь никакого значения в моей жизни».

…Нет. Я все придумала, между ними ничего нет: Беате просто нужно, чтобы все вокруг нее крутились и чтобы ее Дядя Бэ это видел, ей нужно подстегнуть его, вызвать ревность. Прости, папа, что я рядом с тобой обо всем этом думаю.

Теперь я всех понимаю. Понимаю женщин, о которых мы читаем или слышим «она убила своего мужа из-за ревности». Я теперь понимаю, – не выдержала боли.

Я теперь вообще всех понимаю. Понимаю женщин, о которых я раньше презрительно думала «как можно простить измену» или «как она живет, зная, что у мужа есть любовница». Ну, просто уговариваешь себя «потерпи еще немного» и терпишь. Или подумаешь, что без него будет еще хуже, совсем невыносимо, и меньше боли лучше, чем больше боли.

А к Беате у меня нет плохих чувств, ни обиды нет, ни злости. Это ведь он предал все наше, а не она.

У меня в голове все время крутится одно слово – предательство. Он врал мне. Я не могу ему больше доверять. Прости, папа, что я хожу по кругу.

Но если я не могу верить ему, то кому я вообще могу верить? Никому, никому никогда, кто бы ни встретился мне в будущем. Это значит, что никакой близости не существует в принципе. Что ищешь любовь, а находишь обман. Всегда. И я абсолютно одинока, я одна в мире. Мир перестал быть простым и понятным, а я потеряла себя. Вот всего-то.

Кажется, я совсем помешалась. Как проснусь утром, сразу начинаю с того, на чем закончила, засыпая: был ли секс, что он чувствует, что она дала ему, чего не дала я?

А почему в его машине был чемодан Беаты?! Я не удержалась и невзначай спросила Беату (мне очень стыдно, папа, что приходится пускаться на такие хитрости), она сказала, что забыла чемодан, когда улетала в Париж с Дядей Бэ. Специально, чтобы оказаться в Париже в одном платье, чтобы он ей все купил.

Неужели Глеб не видит, какая она? Красивая, обаятельная, умная, но она же все время хитрит и врет! Мне так хочется рассказать Глебу, как на самом деле устроены отношения этих троих, как Беата выпрашивает у Дяди Бэ деньги и подарки. Как говорит ему: «Смотри, какая я умница, из одного твоего кармана тяну бриллианты, а из другого наличные!», а он смеется, ему нравится, что она такая веселая и циничная. А самое ужасное – она прячет деньги от мужа, называя это «мой личный фонд безопасности». Личный! Не для них обоих, а только для себя одной! По-моему, это еще хуже, чем изменять. Я так хочу рассказать все это Глебу, так хочу…