чтобы что-то поправить, хотя кое-что уже не отремонтировать.

Мы смотрим на стопку досок. Бастьен уже приступил к работе, но ее непочатый край.

– Ничего себе! – раздается позади нас голос Тейлора. – Выход один: заменить крестовины и найти применение уцелевшим доскам. Все развалилось потому, что и так держалось на честном слове.

Тейлор согласен с Джоном.

Бастьен и Тейлор идут за листами кровельного железа, я остаюсь помогать Джону. Он быстро берется за дело. Мы складываем отдельно доски потолще.

– Так, Ферн, сейчас я поставлю лестницу вот здесь. Вы дадите мне молоток и гвозди, и мы начнем.

Его не смущает шаткость лестницы. Он показывает мне, какие доски подавать.

– Так мы быстро управимся. Если они найдут восемь листов, то мы закончим еще до ужина.

– Недурно для маляра, Джон, – говорю я, восторженно глядя на него снизу вверх.

Он ухмыляется:

– Несколько лет назад я потерял жену. Всем была хороша, но не выносила, когда я бездельничал. Говорила, что главное для меня – не простаивать. Мы с ней вдвоем отремонтировали весь дом, построили в саду беседку и детский домик на дереве: для внуков. Между прочим, она отлично управлялась со сверлом. Дня не проходит, чтобы я не тосковал по моей старушке. Она сделала из меня человека.

– Вы с ней были образцовой командой, Джон. Это называется «родственные души».

Он кивает:

– Она по-прежнему со мной. Я все время ощущаю ее присутствие. Она продолжает за мной приглядывать. – Он подмигивает.

Пока мы возимся, возвращаются Бастьен и Тейлор с широким листом жести.

– Там этого добра полно, – сообщает Тейлор. – Глазом не моргнете, как мы все сюда перетащим.

Я помогаю чем могу. При этом мы увлеченно болтаем. Джон – большой шутник. Не уверена, что Бастьен достаточно владеет английским, чтобы всегда улавливать смысл, тем более что Джон – типичный кокни, но, как ни странно, смеется в правильных местах.

В самый неподходящий момент звонит мой телефон. Это Эйден.

– Извините, я сейчас… Ты меня слышишь, Эйден? – Я выбегаю наружу и влезаю на заросшую травой скамейку, чтобы улучшить сигнал. Помехи мешают говорить. – Тебе слышно, Эйден?

– Фер…

– Эйден!

– Ферн. Так лучше. Ты где?

– В большом сарае, нашла местечко, где лучше слышно. Важнее другое, ГДЕ ТЫ?

Где бы он ни находился, место шумное, но, к счастью, это уже похоже на уличный шум.

– Мы остановились заправиться на окраине Аделаиды. Сейчас первый час ночи. Путешествие получилось еще то, но теперь все наладилось.

Его голос звучит так отчетливо, что не верится, что между нами много тысяч миль.

– Что у тебя стряслось?

Он кряхтит.

– Оказалось, что парни, с которыми я связался, не владельцы земли, а арендаторы, срок аренды – год. Это был их второй сезон, но копать они начали до того, как обговорили и подписали новый договор. Приехал целый грузовик людей, началась пальба. Это очень далеко, у черта на куличках, местность пересеченная. Все работают, проходит минута – и уже в разгаре война. О таком мы точно не договаривались.

Я закрываю глаза. Хорошо хоть, что он остался цел.

– Ты сказал «мы»?

– Да-да, я путешествую с новыми друзьями, Эдди и Джосс. Эдди пару лет скитался, Джосс стряпала на шахте.

Надо понимать, это и есть женщина с фотографии.

– Что ж, я рада, что ты спасся и остался невредим. Не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности. По крайней мере, теперь ты не один, чем вас больше, тем лучше. Мне было страшно думать, что ты совсем один, Эйден. Случившееся доказывает, что надо всегда быть настороже. Что планируешь теперь?

Издали доносится его имя.

– О’кей, я здесь! – кричит он в ответ. – Послушай, милая, мне пора. Нам еще надо найти ночлег, а то час уже очень поздний. Люблю тебя, скучаю. Теперь, услышав твой голос, – еще сильнее, чем раньше. Ты тоже береги себя, я с тобой свяжусь, когда узнаю, куда направлюсь дальше. Пока.

Я успеваю сказать: «И я тебя люблю», но он вряд ли услышал.

– Я тоже в порядке, правда. Спасибо, что спросил.

Я возвращаюсь в сарай.

– Может, во Франции и не так страшно, как на опаловой шахте, – говорю я себе сквозь зубы, – но и здесь за каждым углом подстерегают неожиданности.

* * *

– Вы не очень устали? Не прогуляетесь со мной к озеру?

Ко мне подходит Патриция. Я смотрю перед собой, пытаясь справиться с потоками мыслей, бомбардирующих меня со всех сторон.

– Ничуть не устала. Только ломит там и сям. Почувствовала мышцы, о существовании которых раньше не знала.

Я отодвигаюсь от стола, забираю свою тарелку, чашку и приборы, складываю все это на тележку. Забрав телефон, я выхожу следом за Патрицей на воздух.

– Вы так задумались, так хмурились… Я подумала, что вы захотите обсудить то, что вас беспокоит, – говорит она.

– Просто устала. Знаете, так бывает, когда вас разочаровывает человек, которому вы доверяли. Вы начинаете видеть то, чего раньше не замечали… – Я спохватываюсь, что это звучит как нытье. – Не обращайте на меня внимания, Патриция, я не в настроении. Привыкла к рутине и… От меня больше толку, когда я знаю, что у моих любимых все хорошо. А теперь я каждый день в неведении, что со всеми ними происходит. Так, обрывки сведений, когда удается ненадолго связаться. Сейчас они как будто живы-здоровы, Оуэн, мой брат, благополучно вернулся с полигона Солсбери-Плейн, так что у него все в норме. Но пару раз у меня возникала паника. Тяжело сознавать, что ничем не можешь помочь.

– Вот оно что! – Патриция сочувственно улыбается. – Вам приходится нелегко. Уверена, все они о вас не забывают, волнуются, как вы налаживаете свою жизнь здесь.

– Кто-то, может, и волнуется, но не все. Не хочу сказать, что им все равно, но я очень чуткая. Вечно за всех переживаю, не в моих привычках причинять беспокойство другим. Собственно, никому не приходилось обо мне беспокоиться с самого моего подросткового возраста – и до самых этих пор. Сейчас все дело в том, что мы друг от друга далеко. Мои родители пришли в ужас, когда я сообщила им, что мы с Эйденом хотим пожениться. – Я уже смеюсь. – Я прямо так им и сказала, коротко и ясно. Он даже еще не делал мне предложения, но мы оба уже знали, что поженимся, как только получим дипломы. Все, конечно, были уверены, что, учась в университете, мы разбежимся, но мы выстояли и даже свили гнездышко. Но учиться и работать по вечерам и по выходным было слишком трудно. Поэтому мы так и не обручились: не могли себе позволить такой роскоши. У меня осталось только венчальное кольцо.

Она расширяет глаза.

– Здорово же вам досталось!

– Так и есть. Но я разумный человек и всегда поступаю правильно. Тогда было то же самое, я ни о чем не жалею. Возможно, с годами у меня развилась самоуспокоенность. Мне нравилась моя жизнь, но ничто не стоит на месте,