был тощий.

– Спасибо, – сказала она.

Он отпустил ее, а она вдруг не ушла. Осталась стоять.

– Ну? – удивился кавалер, только что чуть не вырывалась, а тут стоит.

– Люди в деревне говорят, что Бог вас послал. Сначала думали, что вы лютовать будете, а солдаты ваши станут буйствовать, что барщиной да оброком изведете, а вы все в меру требуете, и солдаты ваши смирны, вот и говорят теперь, что не иначе как Господь вас послал нам за многотерпение наше. Говорят, что добрый вы.

– Далеко не добрый я, – вдруг сказал кавалер и засмеялся тихо. – Длань Господня. – Мария не поняла его, стояла и смотрела удивленно. А он продолжал ухмыляться: – Ладно, иди, ложись.

Сам тоже не без труда встал с кресла и, тяжело хромая, пошел к кровати, к Брунхильде. Очень она не любила, когда ее будили, злилась от этого, но он решил сейчас рискнуть. И заранее улыбался, собираясь слушать ругань красавицы.

Глава 14

Поутру много народу направлялось в город. Три телеги. Брат Семион с Ёганом ехали к архитектору, сестра Тереза с детьми, еще одна телега, и Брунхильда тоже. Она ни с кем в одной телеге ехать не пожелала. Завалилась на перины госпожа, да и только. К тому же была на Волкова зла и не хотела с ним даже говорить. Помимо всех ехал в город и Брюнхвальд с двумя сыновьями.

Ехали они ставить лавку у восточных ворот города, чтобы торговать сыром. Очень Карл Брюнхвальд был признателен Волкову, что тот ему место для торговли выбил, и очень торопился начать дело. Сыры-то у него уже скопились в изрядном количестве. Со всеми телегами решил кавалер отправить Максимилиана. Пусть и молод, зато ответственен не по годам. Ему кавалер доверил десять талеров на нужды сестры с племянниками и Брунхильды. Велел ему деньги экономить. Чем, естественно, вызвал еще большую злость красавицы.

Как они все уехали, так стало в доме тихо. Только одна Мария готовила обед да Сыч от безделья валялся на лавке.

Говорят, что дела сами не делаются, а тут вдруг прибежал мальчишка со двора, что за скотом следил, глаза выпучил и кричит:

– Господин! Святой пришел, вас спрашивает.

– Святой? – удивился Волков. – Что за святой?

– Святой человек, отшельник!

– Ну, зови его, – встал с лавки Сыч.

С тех пор как они видели монаха, тот нисколько не разбогател. На нем была все та же монашеская хламида, веревка вместо пояса, ужасные сандалии и торба за спиной.

– Благослови Бог дом этот, – сказал он, низко кланяясь.

Тут же к нему кинулась Мария, упала на колени:

– Благословите, святой отец!

– Благословляю, дочка. – Монах положил ей руку на голову и быстро прочел короткую молитву.

Рукава его хламиды стары, но чисты, длинны, едва пальцы из них торчат. Тут прибежал брат Ипполит, кланялся брату Бенедикту, целовал ему руку. А тот целовал его в щеки и говорил после:

– Все люди здешние благодарят Бога за то, что вы, брат мой, приехали сюда. Говорят, вы во врачевании сведущи.

– Учился у великих врачевателей, – скромно отвечал молодой монах.

– Да, уже наслышан, – улыбался ласково отшельник. – Что лечите хорошо, а еще что и роды тяжкие принимали недавно, причем и плод жив, и роженица выжила. Так ли это?

– Так, святой отец. Бог милостив, выжила. – Ипполит был явно польщен вниманием и похвалой отшельника.

Только Сыч ни о чем монаха не просил и не говорил ему ничего, смотрел внимательным колючим взглядом, словно изучал.

– Прошу вас к столу, – приглашал отшельника Волков, когда священники закончили с благословениями и похвалами. – Не хотите ли позавтракать? Свежий хлеб, окорок, молоко топленое, масло, мед и сыр.

– Ах, какие роскошества, как жаль, что я уже поел, – говорил монах, скромно присаживаясь на край лавки.

– Так давайте мы соберем вам еды с собой, святой отец, – предлагал Волков.

– Ах, то было бы очень хорошо для меня, если бы вы дали мне немного муки и проса. – Монах заметно стеснялся.

– Мария! – позвал кавалер. – Собери святому отцу еды.

Девушка тут же кинулась к монаху и сама стянула с его плеч котомку. Ушла собирать еду.

А брат Бенедикт вздохнул, как перед делом тяжким, и сказал:

– Пришел я к дому своему недавно, а там все следы и следы: и у дома, и на кладбище моем башмаки оттиснулись в земле. Видно, был тут кто-то. Сразу на вас подумал, может, дело у вас ко мне, вот пришел узнать.

– Да, – сказал Волков. – Волк задрал корову, мы пошли по следу и пришли к вашему дому, святой отец. А там след потеряли, стали вокруг осматриваться и обнаружили ваше кладбище. Откуда у вас там столько покойников?

– Так это все люди, что я за пять последних лет нашел. Кое-кто из ближайших мест, а кто-то и пришлый был, неизвестный мне и без имени. Отпевать их пришлось молитвой: «Их же имена известны Тебе, Господи, прими рабов Твоих».

– А последняя могила? – поинтересовался Сыч. – Мала она, там, кажется, ребенок.

– Истинно, там дева двенадцати лет, не более. Она с хутора Волинга. У дороги в земле господина барона фон Деница хутор есть, там кузнец Волинг со своей семьей живет, вот она оттуда.

– Дочь кузнеца? – уточнил Сыч.

– Нет, сиротка приблудная. Прижил ее кузнец, она ему скотину пасла. Потерялась, так искали три дня, не нашли. А я ее обнаружил через две недели.

– Растерзанную?

– По частям собирал. Кости ломаны и грызены были.

– Волки? – уточнил кавалер.

– Они, сатанинские отродья.

– Или один волк? – уточнил Сыч.

Монах замолчал, потом вздохнул и сказал:

– Думаю, что один. То ли верховодит он всеми другими, то ли сам зверствует.

– Вы писали епископу, что подозрения у вас есть. Откуда они?

Опять вздохнул монах и опять не сразу ответил:

– Приходил он ко мне. Ночью.

– К вам? – изумился Волков. – Зачем?

– К дому моему, стоял под дверью. Но дверь я колом подпер, не открывал.

– Откуда знаете, что это он был?

– Так по зловонию и сопению, рыку, он дышит с рыком, когда не таится. А еще видел я его, огромен он.

– А глаза желтые?

– Белые, в ночи сияют.

– Так и Максимилиан говорил, – вспомнил брат Ипполит. – Говорит, что глаза в ночи огнем белым горели, словно лампы.

– Говорит? – Отшельник с удивлением посмотрел на собрата монаха. – Он что, встретил чудище и жив остался?

– Да, он юноша сословия воинского. Дал зверю отпор. Поранил его, много крови потом на земле видели.

– Ах, какой славный человек! – восхитился монах. – И как он сейчас себя чувствует? Не хворал он?

– Да, кажется, в добром здравии.

– И слава Богу, слава