Покрышкин заворочался на койке – стало жарко, наверное, опять поднялась температура.

– Сестра! – хриплым голосом позвал он. – Сестра!..

В комнату вошла девушка в белом. Когда она наклонилась, он ее узнал – Тамара, с ней он познакомился вчера на пляже и долго разговаривал.

– А где та… Ну, которая меня записывала…

– Мария? – спросила Тамара. – Она сегодня не дежурит… Зачем она вам?

Саша закрыл глаза. «Мария… Надо же, такое совпадение. Марией зовут мою старшую сестру в Новосибирске», – подумал он. Ему хотелось увидеть ту блондинку, и он, с трудом приподняв голову, упрямо потребовал:

– Все равно… Позови Марию… Мне нужно у нее что-то спросить.

Тамара пожала плечами и вышла. В амбулатории она нашла Марию, как всегда занятую какими-то делами.

– Мария, тебя просит зайти капитан, которого ты сегодня положила в лазарет. Спросить что-то хочет.

Скорчив гримасу, она подошла к небольшому зеркалу, закрепленному на стене, и начала сосредоточенно пудрить нос, обгоревший на пляже. Изредка оборачиваясь в сторону Марии и лукаво на нее поглядывая, она улыбалась. Наконец не выдержала и спросила:

– Так ты пойдешь?

– Скажи своему капитану, – сердито заявила Мария, – что завтра с утра будет мое дежурство в лазарете, и он сможет задать мне все свои вопросы!

А про себя подумала: «Вот еще. Считает, если он капитан, то каждый сержант обязан бегать перед ним на цыпочках. Подождет, меньше будет задаваться!»

– Ну, как знаешь!

Вечно озабоченная какими-то своими романтическими историями, Тамара вышла из амбулатории.

«Веселится! – глядя ей вслед, с осуждением вздохнула Мария. – Легко таким жить! Не думают о том, что происходит от нас в каких-то нескольких сотнях километров. Как смириться со всем этим: что тебя не понимают, что считают, что ты пришла на фронт только за тем, зачем пришли Тамара и подобные ей?!»

Между тем Тамара вновь вернулась в палату и сообщила Покрышкину:

– Она не придет. Говорит, что сегодня она не дежурит в лазарете, и поэтому здесь ей делать нечего. А вы лучше примите таблетки и помолчите. Вам сейчас нельзя разговаривать!

Покрышкин с сердитым выражением лица молча проглотил таблетки, предусмотрительно оставленные на его тумбочке, запил их водой и опять улегся, на этот раз лицом к стене.

Тамара, обиженно надув губки, вышла из комнаты.

На следующее утро Мария принимала дежурство в лазарете. Умылась холодной водой, причесалась, и сонливость, вместе с раздражительностью, отступили. Она вошла в приемную, села за стол и открыла журнал.

Тамара уже поднялась с походной кровати и причесывалась у небольшого зеркала, висевшего на стене.

– Чудачка ты, ей-богу! – заговорила она. – Капитан, гвардеец, орденоносец… А ты нос задираешь. Строишь из себя недотрогу. Он, можно сказать, ночь не спит, а ты…

– Хватит болтать! – резко оборвала ее Мария. – Где карточки?

Тамара поспешно достала из стола карточки.

– Что, истории болезней опять не заполнила?

Тамара тотчас бросилась обниматься.

– Мусенька, дорогая, извини, закрутилась. Ты уж сама… – оправдывалась она.

– Ладно уж, иди отдыхай, гуляка…

Тамара чмокнула ее в щеку и убежала.

Чуть позже Мария заглянула в комнату, где лежали оба летчика. Капитан крепко спал, будить его не хотелось, но она обязана была утром измерить у них температуру.

Аккуратно приподняв его руку, лежащую поверх одеяла, она быстро сунула под нее градусник. Как ни старалась быть осторожной, он все-таки проснулся. Открыл глаза, какое-то время приходил в себя, потом, видимо, сообразив, что перед ним стоит вчерашняя медсестра, вспомнил о ее строптивости и с напускной строгостью пробурчал:

– Что ты мне спать не даешь?

Мария промолчала и подошла к соседней койке: та же процедура предстояла другому летчику. Поставив и ему градусник, она вышла, спустя несколько минут вернулась, извлекла из-под мышек термометры и принялась записывать их показания в журнал. Теперь капитан откровенно ее рассматривал.

Среднего роста, с изящной фигуркой, с подстриженными до плеч светлыми волосами, аккуратно подколотыми, она казалась ему даже красивее, чем тогда, в первый вечер, когда он увидел ее при свете керосиновой лампы.

Одета она была в обычный белый халат, чистый и аккуратно отглаженный. Из-под него виднелась форменная, ниже колен, юбка. На ногах кирзовые сапоги. «Интересно, какие у нее ноги», – мелькнула у него мысль, но он тут же о ней забыл.

Дежурная медсестра принесла больным завтрак и, пока они ели, Мария занялась карточками. Ей тоже хотелось есть, но она решила, что позавтракает позже, когда управится с делами.

Капитан быстро расправился со своим завтраком и примостился у тумбочки возле кровати, стал бриться. Перехватив случайно ее взгляд в приоткрытую дверь, он покраснел от неожиданности и порезался.

– Сестра! Зачем на меня смотришь? Мешаешь бриться! – заворчал он, пытаясь скрыть свое минутное замешательство.

Мария встала и перешла на другое место. «И чего он пристает ко мне со своими замечаниями, – с досадой подумала она. – Делать ему, видно, нечего, вот и вздумал смеяться надо мной».

Ей не хотелось сейчас с ним разговаривать. Она опасалась попасть впросак, но эта чертова Тамара не заполнила истории болезней и вот теперь, хочешь не хочешь, а к капитану придется подойти.

Мария не хотела себе в этом признаваться, но некоторые вопросы из его личной жизни все-таки ее интересовали.

– Опять будешь писать? – начал ворчать Покрышкин, едва медсестра с чистым бланком истории болезни в руках присела на табуретку перед его кроватью.

– Таков порядок, – невозмутимо ответила она и приступила к заполнению карты.

– Имя, отчество?

– Александр Иванович.

– Год рождения?

– Девятьсот тринадцатый.

«Ого, на целых десять лет старше меня, небось, уже женат», – мелькнула у нее мысль. Далее последовали вопросы: домашний адрес, родители, семейное положение. Покрышкин добросовестно ответил.

«Не может быть, чтобы он был не женат, – крутилась у нее в голове мысль, пока она записывала его ответы. – Нарочно дурит мне голову. Есть у него и жена, и дети. Кто же в двадцать девять лет живет без семьи? Домой, наверное, пишет нежные письма, а здесь с девушками заговаривает. Знаем мы вас. И книгу взял… Читать не будет, а так, ради знакомства унес Гюго».

От этих мыслей Мария почему-то расстроилась и, не закончив работу, ушла.

Весь оставшийся день прошел скверно. На душе было тоскливо, все буквально валилось из рук.