жестокости режима, против которого восстает. Однако в тех странах, где сохранится определенная свобода слова и мышления, доводы в пользу социализма, представленные с должным пылом и терпением, по моему мнению, способны убедить более половины населения. Если к тому времени меньшинство незаконно прибегнет к силе, большинству, естественно, придется отреагировать и силой усмирить бунтарей. И все же, если предшествующая работа по убеждению проводилась должным образом, мятежи превратятся в такое нестоящее дело, что на них не решатся даже самые заядлые реакционеры, а если и решатся, то их подавят так быстро и эффективно, что террор закончится, не успев начаться.

Итак, убеждение возможно, и призывы к силе неуместны, особенно пока большинство все еще сомневается; когда же большинство удастся убедить, любое несогласие можно решить посредством демократического правления, если только лица, нарушающие закон, не сочтут нужным взбунтоваться. Подавление такого бунта было бы задачей любого правительства, и у социалистов будет не больше повода прибегать к силе, чем у любой другой конституционной партии в демократическом государстве. А если социалисты когда-нибудь и добьются командования военной мощью, то исключительно в силу предшествующего тому убеждения.

В определенных кругах бытует мнение, что времена, когда социалисты могли прийти к власти с помощью обычных методов политической пропаганды, с распространением фашизма закончились. В отношении стран с фашистским правительством это утверждение, безусловно, верно, поскольку там нет места конституционной оппозиции. Зато во Франции, Великобритании и Соединенных Штатах дело обстоит иначе. Во Франции и Великобритании социалистические партии очень сильны, тогда как количество коммунистов в Америке и Великобритании ничтожно и непохоже, что они в скором времени укрепят свои позиции. Все, чего они добились, – это дали повод реакционерам ужесточить репрессивные меры, которых, однако, недостаточно, чтобы вселить в людей ужас и не дать им возродить партию лейбористов или укрепить радикализм в США. Поэтому вполне вероятно, что к социалистам в Великобритании скоро примкнет большинство. Несомненно, без трудностей в проведении своей политики им не обойтись, и более робкие среди них попытаются использовать эти трудности в качестве предлога для отсрочки, что будет ошибкой, поскольку, в то время как процесс убеждения всегда постепенен, окончательный переход к социализму должен быть внезапным и быстрым.

В любом случае ничто не указывает на то, что конституционные методы убеждения потерпят неудачу или что у других партий есть больше шансов преуспеть. Наоборот, всякий призыв к неконституционному насилию играет на руку укреплению фашизма. Какими бы ни были слабости демократии, только благодаря ей и вере населения в социализм сохраняется надежда на его победу в Америке или Великобритании. А любой, кто подрывает уважение к демократическому правлению, с умыслом или без, увеличивает вероятность прихода не социализма и не коммунизма, а фашизма.

Глава VIII

Западная цивилизация

Представить некую цивилизацию в ее истинном свете – задача не из легких. Подходить к ее решению можно тремя способами: путешествуя, изучая историю или занимаясь антропологией. В том, о чем я здесь пишу, задействованы все три. К сожалению, ни один из этих способов, как выясняется, не приближает нас к объективности.

Путешественник видит только то, что его интересует: так, например, Марко Поло не заметил миниатюрного размера ног у китаянок. Историк подгоняет события под собственное мировоззрение. Чем только не объясняют упадок Рима: и христианством, и империализмом, и малярией, и разводами, и иммиграцией – последние два мнения особенно расхожи в Америке среди пасторов и политиков соответственно. Антропологи интерпретируют выборочные факты согласно наиболее распространенным предубеждениям своего времени. Что нам, сидящим по домам, известно о первобытном человеке? В глазах приверженцев Руссо он герой, в глазах империалистов – дикарь; религиозно настроенные антропологи видят в нем добродетельного семьянина, тогда как защитники реформ закона о разводе утверждают, что он практиковал свободную любовь; у сэра Джеймса Фрэзера он раз за разом убивает своего бога, а у других он постоянно вовлечен в обряд посвящения. Короче, первобытный человек – этакий услужливый малый, который послушно делает все, чего требуют воззрения того или иного антрополога.

Несмотря на все свои недостатки, история, антропология и путешествия – лучшие из доступных нам средств, так что не остается ничего другого, как извлекать из них максимальную пользу.

Итак, что же такое цивилизация? Главнейшей ее характеристикой я бы назвал дальновидность. То, что отличает людей от животных и взрослых от детей. И поскольку у дальновидности существуют градации, по степени ее присутствия в той или иной эпохе или нации среди них можно выделить наиболее цивилизованные. Более того, дальновидность поддается достаточно точному измерению. Не стану утверждать, что ее средний уровень в любом обществе обратно пропорционален процентным ставкам по кредитам, хотя и такое мнение имеет право на существование. Но полагаю, что разумность любого действия определяется тремя факторами: страданием в настоящем, удовольствием в будущем и продолжительностью интервала между ними. То есть дальновидность можно вычислить, поделив страдания в настоящем на удовольствия в будущем и умножив результат на период времени от одного до другого.

Необходимо, однако, отметить разницу между индивидуальной и коллективной дальновидностью. При аристократическом или плутократическом строе одни могут страдать в настоящем ради будущих удовольствий других. Коллективная дальновидность достигается проще. Например, все характерные творения индустриализма свидетельствуют о высокой степени коллективной прозорливости: те, кто прокладывает железные дороги, строит порты или корабли, трудятся ради будущих благ.

Понятно, что в современном мире никто не говорит о такой дальновидности, как у древних египтян, которые бальзамировали своих умерших с намерением воскресить их через десять тысяч лет. Что, кстати, подводит меня к следующему элементу, без которого не бывает цивилизации, а именно к знанию. Предвидение, основанное на суеверии, нельзя отнести к цивилизованности, хотя и оно может выработать образ мышления, необходимый для развития настоящей цивилизации. К примеру, пуританская привычка откладывать удовольствия до следующей жизни, безусловно, привела к накоплению достаточного капитала для наступления индустриальной эры. Таким образом, цивилизацию можно определить как «образ жизни, возникающий в результате объединения дальновидности со знанием».

С этой точки зрения цивилизация началась с земледелия и одомашнивания животных. До совсем недавнего времени между аграрным и пастбищным хозяйствами существовала четкая грань. В Книге Бытия (Быт. 46:31–4) мы читаем, что израильтяне обосновались на земле Гесем, а не в самом Египте, из-за неприятия египтянами пастушьих обычаев: «И сказал Иосиф братьям своим и дому отца своего: я пойду, извещу фараона и скажу ему: братья мои и дом отца моего, которые были в земле Ханаанской, пришли ко мне; эти люди пастухи овец, ибо скотоводы они; и мелкий и крупный скот свой, и все, что у них, привели