«Нашим цементом станет кровь. Только так мы построим новую нацию. Крепкую нацию. Слишком многие из нас жили в тени, сознавая свою никчемность. Только сражаясь и проливая кровь, мы получим власть».

Они захотели узнать, что думает об этом Самуэль, и потребовали прямого ответа.

«Ты готов взять в руки оружие? – спросили его. – Готов к насилию и борьбе?»

«Движение за независимость обходилось без насилия и победило», – сказал он.

«Победило?» – сказала Мирия.

«Да».

«А разве не насилие сделало калекой твоего отца? На насилие надо отвечать насилием. Может, если бы он это знал, то теперь не был бы такой обузой остальным. Если бы не побоялся сражаться».

Однажды ночью, вскоре после рождения Леси, Самуэль надел серую футболку и мешковатые шорты, снял с шеи золотую цепочку и наручные часы, предмет его гордости. И позволил Мирии завязать ему глаза и вывести босиком на тихую полуночную улицу, где он услышал рокотавший двигатель автомобиля. Он знал, что они поедут без света и без разговоров – ничто не должно насторожить солдат. Чьи-то руки помогли ему сесть на заднее сиденье; он обнаружил, что все забито под завязку, и ему пришлось сесть на колени какому-то мужчине и высунуть голову в окно.

Машина была Жумы. Самуэль узнал кашлявший двигатель и то, как заднее сиденье подпрыгивало на ухабах. Он сообразил, что сзади сидят человек пять-шесть и двое на переднем пассажирском месте. Он слышал их напряженное дыхание и неловкое кряхтение. Когда водитель рыгнул, Самуэль почувствовал запах лука и говядины. Ему пришлось поститься два дня перед клятвой, и теперь его мучил голод, а во рту пересохло.

Ехали они довольно долго. Самуэль знал, что так будет, что их увезут далеко за город. Когда машина наконец остановилась, Самуэль вспотел, отсидел себе все, что можно, и его тошнило от голода и тряски. Кто-то вывел его из машины и провел по мокрой высокой траве; он слышал шум ночных насекомых. Затем с глаз у него сняли повязку, и он заморгал в темноте, а потом увидел рядом с собой других моргавших мужчин и женщин. Их было чуть больше десятка. Перед ними стояла женщина с горящим факелом; Самуэль ее не знал. Вдоль стоявших полукругом людей прошел Село и дал каждому по палке. Они стали по очереди подходить к женщине и зажигать от ее факела свои. После этого она подвела их к большой куче земли под деревом. Они стали брать по горсти правой рукой и вставать в круг. А потом подносить землю ко рту и съедать.

«Что это?» – говорила женщина, указывая на кучу.

И все вместе они произносили заученный текст клятвы:

«Это земля. Я знаю ее вкус. Она у меня в крови. Земля – мое тело, и тело мое – земля. Я даю клятву земле без всякого страха. Если я умру, я вернусь в землю и возрожусь. Я клянусь кровью и огнем, ибо земля моя. Я и есть земля».

В каменной хижине на острове Самуэль изнемогал под бременем воспоминаний. Он так и чувствовал горящий факел у себя в руке, мокрую траву на ногах. Он стал ходить туда-сюда, громко топая. Тело женщины подрагивало, и он отвернулся от нее. Затем опустился на колени и принялся скрести по грязному каменному полу, пока не наскреб горсть земли. Он поднес ее ко рту, лизнул сухим языком и пробормотал:

«Земля моя. Я и есть земля».

ПОДНЯЛСЯ ВЕТЕР, и Самуэль сносил его порывы, выходя из хижины и медленно карабкаясь обратно на узкий пик. На вершине он остановился и перевел дыхание. Сухая трава терлась о колени. Солнце еле проглядывало сквозь тучи; собирался дождь.

Внизу, на южном берегу, двигалась какая-то фигура, черная на фоне песка и гальки. Самуэль узнал человека. В куртке и шерстяной шапке, взятых в прихожей, он бродил по пляжу, опустив голову. Иногда останавливался, трогал что-то ногой или подбирал и рассматривал. Потом перешел к литоралям и валунам и тоже стал их осматривать.

Самуэль подумал, что он ищет. Женщину с перерезанным горлом – ясное дело. Улику его преступления. Только как-то странно он ее искал, словно она была не больше ракушки.

Человек поднялся с колен и посмотрел в сторону узкого пика. Самуэль притаился за фундаментом и не высовывался с полминуты. Затем человек двинулся вверх по берегу, удаляясь от воды. Вскоре он скрылся из виду, и Самуэль встал и посмотрел вниз. Он не сразу нашел человека. Тот стоял у каменной изгороди, держась за нее руками. Затем стал поднимать отдельные камни, как бы взвешивая.

Чтобы размозжить ему голову.

В ДЕНЬ МАРША САМУЭЛЬ ПРИШЕЛ НА СБОР С ОРУЖИЕМ – старой крикетной битой, найденной еще в детстве. На бите виднелись вмятины от камней и трещина, которую Самуэль пытался заклеить скотчем. Мирия взяла ручку от метлы, Кеда – веревку с узлами, а Жума и Село – молотки для поло, найденные на свалке за старым колониальным клубом. Другие пришли со слесарными инструментами, кирпичами и камнями – чем угодно, чтобы бить и резать.

Целью марша была статуя в дальнем конце площади. Глыба черного мрамора пятнадцати футов высотой увенчивалась погрудным портретом Диктатора. Плечи и фуражка были сделаны не в меру широкими, чтобы уравновесить массивную голову. Диктатор представал в облике молодого и подтянутого воина. Тогда как в действительности был обрюзгшим и толстомордым, за что получил негласное прозвище Жаба.

Все участники марша знали эту статую, видели ее не раз, ходили в ее тени, чувствуя, как она наблюдает за ними в любое время дня и ночи, словно зная их мысли и дела. Это был символ тирании, монстра, следовавшего за ними по пятам, чтобы лишить жизни. Пришло время оставить книжки и собрания и проявить себя. Они свалят каменную голову, низвергнут монстра. Пришло время для насилия. Остальное приложится.

«Свалить его! – кричали они. – Свалить!»

Мятежники подняли такой шум, что Самуэль не слышал собственного голоса. Казалось, его раскрытый рот не издавал ни звука. Однако он кричал со всеми, чувствуя, что все голоса вырываются из его глотки. Эти голоса, захватившие все вокруг, представляли собой нечто большее, нежели партию и ее членов. Казалось, что на площади собралось больше миллиона человек, если не вся страна. Они все были там, все до последнего, и шли единым маршем, чтобы свергнуть Диктатора.

Вдалеке послышись выстрелы, но Самуэль не испугался. Никто не остановит марш. Никто не остановит народ и не будет указывать людям, как жить. Они отринули страх. Они стали силой.

Только