– Ваши таланты многосторонни, каждая их грань требует времени. Хватало ли его на личную жизнь? И что в вашей жизни значили женщины?

– Почти всё. Они зажигают в мужчинах энергию.

– Уже веселее, – оба улыбнулись.

– Ту энергию, которая и нужна для решения главных целей, – Каприви от души расхохотался, а Юля не смогла скрыть разочарования.

– Не хотел вас огорчить, извините.

В глазах Каприви снова появились чёртики.

– Тогда разверните, пожалуйста, эту тему так же широко, как и предыдущую.

– Для солидного журнала подробности такого рода – дурной тон, не находите?

– Интервью с вами станет концом моей карьеры. Хотя бы общие фразы. Не секрет, что вас считала секс-символом… – Юля поперхнулась словосочетанием, – …вся женская половина московской «знати», аристократом духа – мужская её часть. Сама Галина Режева не устояла перед мужским обаянием Леонида Каприви. Ходили слухи, что именно она была тем ангелом-хранителем, позволившим вам спокойно жить и трудиться в столице государства, закрытого для всего мира.

– Юлия Львовна, вы основательно потрудились над этой стороной моей биографии. Простите, но вопрос некорректен.

Юлия покраснела, что давненько с ней не случалось. Каприви не без интереса ожидал, как она выпутается из затруднительного положения. Интервью не прерывал, великодушно позволяя ей исправиться. И как теперь высветить героя с точки зрения «примитивного экзистенциализма», то есть идиотизма затеи редактора? Пора прощаться. Полный провал! Она уткнула свой самоуверенный носик в бокал.

– Вы всё-таки обиделись. Странно. Журналисты этим обычно не страдают. Хорошо, давайте продолжим, чтобы избежать полного провала, как вам показалось.

Мысли читает тоже, констатировала Юлия.

– С Галей я был знаком и только. Никогда не ждал и тем более не просил милостей. Управлять можно только бедными и слабыми, они не свободны.

– Неужели богатство так значимо? – Юлия приободрилась. – Может, именно в нём секрет ваших побед?

Последняя фраза оголила её прямо посредине благородного собрания. В самом начале карьеры она всегда была вооружена шпильками, они сами плодились в её мозгу и стреляли без промаха. Юлия давно не позволяла себе малейшей насмешки над собеседником во время интервью. Почему сейчас из неё полез юношеский кураж? «Изыди, бес!» – взмолилась она.

– Жестоко, однако. Я не барышня, отвечу. В богатстве? Не исключено! Мне не нужно было, как большинству смертных, добывать его тяжким трудом ради простенькой мечты. Я мог осуществить любую с раннего детства. И я использовал его для познания мира, самореализации, более высоких и значимых идей, не распыляя на низменные прихоти.

– Вы спонсировали нашумевший когда-то проект, открыли несколько художественных школ, выставочная галерея в Париже носит ваше имя. … А почему не на самую высокую цель – борьбу за счастье человечества?

– Роль пламенного революционера? Примерял в юности, признаюсь, честно. Образ Че Гевары долго владел моим воображением, хотелось личной славы, что и смущало больше всего. Потом, изучая историю философии, я расстался с иллюзиями. «Отдай другим игрушку мира – славу…»

– «Иди домой и ничего не жди». Анна Ахматова – Борису Пастернаку.

Пауза тянулась бесконечно. Не тягостно, но грусть успела сплести паутинку, которая соединила их. Теперь уже Каприви соизволил с некоторой долей уважения посмотреть на Юлию.

– У меня ещё осталось несколько минут, – и она, не переводя дыхания, продолжила: – «О подвигах, о женщинах, о славе…». О подвигах научных, о славе, – она наклонилась над конспектом-шпаргалкой, – ставим птички. В последний раз прошу раскрыть табуированную вами тему любви. Итак, следуя правилам хорошего тона, время моего интервью заканчивается. Ответьте, пожалуйста. Вы состоятельны, талантливы, умны. Неужели цель завоевать принцессу, достойную вашей короны, так ничтожна для вас? Она ведь рождается вместе с мужчиной. Неужели победили саму природу? Или…

Каприви вовремя остановил её словесный штурм:

– Сдаюсь на милость победителя! Пленён упорством достижения своей цели – спрячьте свои шипы. Хотите поговорить об этом? Основной вопрос психоаналитиков. Пожалуйста. Я никогда не афишировал свою материальную состоятельность. Это не этично, особенно в личной жизни. В отношениях с женщинами богатство – больше поражение, чем победа. Оно мешает чистоте эксперимента.

Его невозможно ни с кем сравнить, подумала Юля. Блекнут даже образы Голливуда.

– Неужели наличие домов и пароходов может помешать любви, если это даёт свободу выбора?

– Мне, увы, да. Это помогает слабым и неуверенным людям, которые не гнушаются даже покупать любовь и удовлетворяются суррогатным чувством. Такие мужчины достойны сожаления.

– Неужели ваша проблема заключалась в богатстве? Парадокс!

– Если хотите, да. Я никогда до конца не был уверен, за что меня любят…

– Поэтому никогда не женились? Но глаза искренней любви открыты, им можно доверять. Неужели ни одна женщина, страстно любившая вас, не удостоилась такой чести?

– Страстно любившая? Меня ли? Это и было главным вопросом. Сам я любил недоступных, умных, гордых. Покорение таких вершин стало моей страстью. Я, более того, усложнял свой путь к победе. Иногда терял голову, но даже тогда не предлагал руку – только своё сердце. Предложение руки, предложение опоры – это материально. Оно может подкупить женщину, которая так и не успела полюбить вас.

– Можно ли сказать, что вы, несмотря на проблему богатства, были счастливы?

– Я был счастлив. Я достаточно побаловал в себе самца и своё эго.

– А ваши женщины, расставаясь с вами?

Кураж вышел из-под контроля. Юлю несло. Глупо, не по возрасту.

– Были. Они знали, на что шли. Мы были равноправными партнёрами, самодостаточными, сильными. Огонь любви был ярок и горяч, а когда он гас, мы расставались без сожаления.

– Жаль, я не успела поговорить ни с одной из них, но почему-то уверена в вашей безапелляционной правоте.

Юля перевела дух, пригубила вино, чувствуя, что её несёт прямо к выходу, но остановиться уже не могла. И почему ей не пришло в голову найти хотя бы одну женщину из этого шикарного безымянного списка? Лицо собеседника стало похоже на лик заскучавшего от бестолкового шута короля, благородство которого не знало границ. Лео-лев невозмутимо наполнил её опустевший бокал.

– Вы никогда не мечтали о детях?

– Я не позволял себе. Виною было прошлое.

Седовласый сфинкс долго молчал, изредка поглядывая на Юлию. Молчание превратилось в пытку, когда он соизволил продолжить. Юля успела почувствовать себя ничтожной блохой под огромной лупой умельца Левши.

– Мой отец умер, потому что первый сын выпил всю его кровь. Слабый, никчёмный, он свёл в могилу могучего колосса.