— Золотниковы Федьку того… подвинули. У них соседский парень весной из армии вернулся, собирается на вечернее отделение в зоотехникум поступать, так родители Золотниковых и попросили — возьмите парнишку на пару месяцев подработать, чтоб, значит, меньше шлялся. Те и согласились. Оставили Федьке два рабочих дня… то есть ночи. А остальное время тот парень магазин караулит.

— А раньше Мухин один продмаг караулил, без выходных? — удивилась такой работоспособности пьянчужки Надежда Прохоровна.

— А чего ему дома-то делать? — повела могучим плечом Маринка. — Сидит тут один как перст, а в поселке все же — общество. Его редко-редко сам хозяин иногда подменял.

— Так общество же у него — сплошь бездельники и пропойцы! Разве хозяева не боялись на такого сторожа магазин оставлять?!

— И-и-и, не скажите, Надежда Прохоровна, — лукаво прищурилась младшая Сычиха. — В соседних поселках магазины регулярно обносят! А Федькин — ни разу. Он со своими договорился — мое не трогать.

Надежда Прохоровна обмозговала информацию и нашла ее вполне удобоваримой, припомнив Алешкины слова о том, что из бывших взломщиков лучшие мастера по установке сигнализаций получаются. Вернулась к прежней теме:

— Значит, Денис твой знал, что Федор перестал каждую ночь на работу в поселок бегать. А почему, кроме него, никто об этом в деревне не знал?

— Ну это… — вновь принялась вилять Маринка. — Он того…

— Говори!

— Федька, как в первый день, то есть ночь, узнал, что его на работе подвинули, напился с горя и — кролика у Фельдмаршала стащил!.. А как проспался… Понял, что Карпыч не простит. Ну и стал всем врать, что работает теперь не каждый день, как прежде, а с выходными.

— А выходные эти никак не совпадали с днями кражи живности, — подытожила Надежда Прохоровна.

— Типа того, — вздохнула Маринка.

— А почему твой Дениска об этом знал?

— Рыбалка, — одним словом объяснила селянка. — Раньше они по субботам у моста через Синявку встречались — Федька от поселка шел, Дениска с удочками из деревни…

— Ага, — кивнула баба Надя. — А в последнее время начали вместе из Парамонова ходить.

— А что, Дениска ему нанимался удочки один таскать? — смущенно фыркнула младшая Сычиха.

— А в глаза Карпычу и бабе Глаше ему не стыдно смотреть было? Ведь вора покрывал!

Маринка тоскливо посмотрела на озеро, наморщила лицо…

Стыдно стало, поняла Надежда Прохоровна. И Дениске стало не по себе, когда понял, что придется милиционерам докладывать о том, почему утром к соседскому дому отправился. Укрывательством, можно сказать, занимался. Ничем не помог односельчанам, когда у тех живность исчезать начала…

— Папка Дениске так врезал… — пожаловалась Маринка. — До сих пор спина болит. А сам сказал — сиди тихо, мы подтвердим, что никуда не выходил.

— Мало врезал, — проворчала Надежда Прохоровна. — Надо было на пятнадцать суток в кутузку посадить, чтоб мозги на место встали: одно дело — мужицкая солидарность, другое — преступлениям потворствовать.

— Он больше не будет.

Детский сад, честное слово! Сапоги выбрасывать у них взрослого ума хватает, а как в грехах перед деревней покаяться — тут они дети малые!

Удобная позиция. Но и понять ее можно. Неизвестно, какой следователь из районной прокуратуры сюда приезжал: может, ленивый и насквозь усталый — сцапал бы Дениску для галочки, тот и замаялся бы невиновность свою доказывать. Пропарился бы в СИЗО месяц, а на улице страда. У тестя трактор в поле то и дело глохнет…

И вот если понять рассуждения отставного прапорщика еще возможно, то чем думал участковый Кузнецов, когда предлагал невиновному парню новые сапоги в мусорку выбрасывать, — уму непостижимо!

Ведь по всему выходит, понял Андрюха, чей след от большого сапога на плексигласе отпечатался, раз сразу к родственникам побежал! И догадался — не мог не догадаться! — что широкоплечий низкорослый парень в узкую дыру не пролезет! Но предпочел намекнуть на взятку родственникам, а следствию на поселковых собутыльников убиенного сторожа указать.

Прохвост!

— Надежда Прохоровна, баба Надя, — скулила тем временем Маринка, — а вы поможете нам доказать, что Дениска ни в чем не виноват?! Мы ж в самом деле… Он же никого… Правда, правда! А я боюсь! Каждую ночь думаю — вдруг приедут?! Вдруг схватят ни за что?!

— Не схватят, — серьезно пообещала Надежда Прохоровна, жалея обворованную и напуганную ушлым участковым селянку. Прохвоста Кузнецова надо к ответу призвать, такими методами работы он, поди, не только с Сычами пробавляется. — Только вначале, для убедительности, надо Дениску попросить в окошко слазать, пусть докажет, что тоже не смог бы до шпингалета дотянуться. Мало ли… Вдруг перед следователем опростоволосимся…

Тогда уж лучше без мотоцикла, но на свободе. В непричастность к убийству Сычова зятя Надежда Прохоровна поверила, как только увидела, как его жена ответственно через окошко ломится. По всему выходит — в невиновности мужа истово уверена, на любой эксперимент согласна, не будет тут ни в чем промашки.

Обрадованная Маринка вскочила с лавочки и затараторила:

— А плечи у Дениски еще шире моих! И руки короткие! Мне все его рубашки в рукавах короткие — вот такие! Я его сейчас позову…

— Остынь, балаболка, — недовольно поморщилась баба Надя и тоже встала с лавочки. — Пусть мужики спокойно делом занимаются, вернется Денис с поля, тогда и проверим.

— Так он может до ночи с трактором провозиться!

— Значит, утром проверим. Сегодня же пятница, завтра ему не на работу.

— Ой, спасибо, Надежда Прохоровна! Ой, спасибо!

Увернуться от жарких объятий прапорщиковой дочери у бабы Нади не получилось. Слегка помятая и обцелованная, она потопала к Матрене.

* * *

В доме у Матрены пахло чем-то ностальгически приятным. Надежде Прохоровне сразу вспомнился родной завод, веселые ремонтники и слесари, пропахшие солидолом и прочей смазкой, первые свидания с Василием неподалеку от остывающих в обеденный перерыв станков… Щека, испачканная чем-то черным, когда Василий неумело ткнулся губами с первым поцелуем…

Заводом и горячим железом пахло в деревенском доме. Надежда Прохоровна автоматически отметила эту небольшую несуразность, но усталый мозг отказался искать причину невероятного смешения, как говорили раньше, «смычки города и села». Пройдя мимо непонятно отчего засмущавшейся золовки, баба Надя пробормотала:

— Устала я, Матрена, нынче. Спать пойду. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Наденька, — суетливо пожелала Матрена и быстро задвинула ногой под стол ведро, в котором валялся комок промасленной ветоши.

Надежда Прохоровна постаралась ни о чем не думать — завтра будет время расспросить, завтра! А в три часа ночи ее разбудил оглушительно ударивший под ухом выстрел.