Миссис Патриция простонала что‑то при слове «мушек», типа: «О, боже!» — поправила шляпку, сморщилась. Но чтобы и вовсе не расстраивать Патрицию, профессор тут же достал одну из своих мушек и сунул ей чуть ли не под нос, объясняя, что она сделана из синтетики и даже стерилизована. Но миссис отпрянула от этой страшной мушки, снова простонала: «О боже!» — наверно, уже жалея, что поехала на этот пикник.

* * *

Оставив и эту дорогу, автобус еще раз свернул и минут двадцать пробирался между камней, потом по ярко‑зеленой траве и остановился у невысоких разлапистых деревьев.

Выбравшись из автобуса, все разом заахали, втягивая в легкие воздух: «Какая прелесть! Ах, как здесь чудесно! Сколько травы!» Патриция Мун тут же поинтересовалась у профессора — настоящая ли это трава, или синтетическая? И тому пришлось нарвать охапку весенних цветов и поднести ей. Миссис улыбнулась, поблагодарила, сказав, что профессор настоящий кавалер.

С гор навевало запахами цветущей магнолии, рододендрона. Роса уже высохла, солнышко пригревало, детишки уже ползали по траве, боролись, не обращая внимания на окрики родителей, что сырая земля, что нужно переодеться, что вы вымажетесь.

Эхина успела уже где‑то сменить свой наряд. И теперь она была в коротеньких зеленых шортах, красиво выделяющих ее чуть полноватые ноги, и в плотно облегающей красной футболке, с надписью: «Голосуйте за сенатора Джонсона!»

И мужчины, исподтишка пялясь на Эхину, на ее ладную фигурку, как те старые кумушки, хихикнули, посплетничали: как это, мол, нашему шефу удалось разглядеть за разными там оборочками, складками широкой юбки такие бедра и такие ножки. Губа у нашего профессора, кажется, не дура.

Да и сам Хименс, не скрывая своего восхищения, застыл на месте, поглядывая на Эхину. А та, засмущавшись, убежала, вскоре она появилась с сачком. И они вместе со старшей девочкой Волкера начали гоняться за бабочками.

Профессор и себе, как тот мальчик в далеком детстве, пустился бегать по траве, описывая какие‑то замысловатые движения. Он то кидался в одну сторону, то в другую, то вдруг падал на живот, хлопая по земле ладонью. Хименс ловил кузнечиков. Их он заталкивал в банку, тут же закрывая сверху крышкой и подолгу наблюдая, как те скачут в этом замкнутом силовом пространстве. Кузнечики, конечно, видят траву, видят за стеклом и его, Хименса, глаза, но их носы упираются во что‑то твердое, во что‑то невидимое, и они не могут убежать из этой западни.

Хименс во всеуслышание объявил, что намеревается сегодня поймать самую большую форель. И как было ее не поймать. Ведь здесь самая хорошая горная река. И у него сейчас самое хорошее настроение.

В одной заводи, под обрывистым берегом, он их и увидел. Три крупные форели темнели спинками у самого каменистого дна. Пройдя чуть выше и зайдя по колени в воду, Хименс пустил крючок с кузнечиком по течению с таким расчетом, чтобы его отнесло к той заводи. И леса тут же натянулась, готовая лопнуть, он даже и не уследил, как форель цапнула наживку. Он сделал подсечку, кончик бамбукового японского спиннинга согнулся в дугу, начал подводить рыбу к подсаку. Сверкая пятнистой спинкой, покрытой черными и красными точка ми, и показывая серебряные бока, форель забилась в сетке. Хименс переложил ее в висевший на животе мешочек, наполненный снизу водой. Он бы выловил и тех, оставшихся, двух чуть поменьше первой рыбин, но тут из‑за кустов выскочили девочки Волкера, размалеванные губной помадой как индейцы, и стали визжать, бить палками‑томагавками по воде, обрызгивать его. За ними следом выбежала и Эхина, с таким же разукрашенным лицом и пером какой‑то птицы в волосах.

Профессор бросил спиннинг, схватил меньшую девочку, шлепнул ее легонько под зад. Та заверещала, вцепилась Хименсу в голову, собираясь содрать с него скальп.

Они отвели девочек к автобусу. Хименс положил на траву свою первую форель. Миссис Патриция осторожно потрогала ее пальчиками, воскликнула: «Профессор, это вы поймали рыбу?» — подняв брови так, будто совершилось при ней какое‑то чудо. Она никак не могла понять, как это можно выудить рыбу в реке таким маленьким крючком, ведь воды так много, так много, а рыбешка такая маленькая. Как можно попасть в нее этим почти не видимым без очков предметом.

Закатав еще выше штанины, обняв одной рукой за талию Эхину, профессор сказал, что они вернутся часа через два, отдал некоторые распоряжения. Они скрылись с удочками и спиннингом среди кустов, нависших над рекой, удаляясь вверх по течению.

Все отдыхали как могли, вырвавшись из шумного города на девственную природу, и лишь Дик, Волкер, Ленг, да еще Майкл, занимались делом. Перво‑наперво, снимали ящики с аппаратурой, развернули солнечные батареи, подключили питание к переносной радиостанции и связались с лабораторией в Нью‑Йорке. Дик сообщил важно, что шеф очень и очень занят научными исследованиями, что ему очень и очень в этом помогает наша Эхина. Брант засмеялся, посоветовал поберечь здоровье профессора, а то как бы тот не надорвал его на плато Олбани, как бы не переработался. «На этой природе не то что Хименс, а и сам Тэйт бы взбрыкнулся», — ответил Дик, намекая на аскетизм нейрофизиолога фирмы, подавшегося тоже в штат Пенсильвания.

Грегори запросил, что им перебросить туда, в лабораторию. Договорились на пойманной Хименсом форели. «А вам можем переслать ночные горшочки!» — сказал Брант, издавая в трубку непристойные звуки.

Переодетые в оранжевые комбинезоны фирмы, монтируя переносные ГМП, расхаживая вокруг поблескивающих голубизной шаров накопителей энергии, установленных среди зелени и камней, они, сотрудники Хименса, были похожи сейчас на каких‑то инопланетян, на пришельцев из глубин космоса, знакомившихся с фауной и флорой неведомой им планеты.

А поодаль, у автобуса, женщины готовили ленч, им помогал, одетый в такой же оранжевый комбинезон, давно уже проголодавшийся Коннет Стерджен, выхватывающий то пирог, то еще что‑нибудь, и отшучиваясь, и успокаивая сердившихся на него Сабрину Ричардсон и миссис Патрицию Мун. Потом они ставили палатки, одну большую, шестиместную, и четыре двухместных. Майкл свою разбивал подальше, ему помогала та грудастая девица. Не успели они натянуть тент, как уже юркнули с ней в палатку. И миссис Сабрине Ричардсон пришлось уже издали, метров за пять, топать ногами, кашлять: она шла звать их к завтраку.

К половине первого появились Хименс с Эхиной. Их тут же окружили сначала девочки Волкера, потом мальчики Тони Эдкока, а за ними и все остальные. Мешок на груди у профессора был набит рыбой. И профессор сиял весь, улыбался, вынул самую крупную форель, килограмма на три, помахал ее хвостом. И в сачке, который несла Эхина, сверкала серебристыми боками форель. Девушка была вся перемазана тиной, водорослями, травой, глиной. Не лучше. выглядел и Хименс. Но лица их были счастливы.

— Все в общий котел! И не забудьте мою приправу к ухе! Она в моей сумке! — гремел уже Хименс, отдавая своим хрипловатым голосом приказы, посвежевший, чистенький, вымывшись только что в реке. — И всем чистить рыбу!