Но и сейчас задумчив облик губернатора, его властное, как у Юлия Цезаря, лицо, чуть одутловатое и с небольшими отеками под глазами, — выдававшими усталость и напряженность, как следствие проделанной циклопической агитации за самого себя — этого пятидесятилетнего отца четырех уже взрослых сыновей, страстно любящего и до сих пор свою жену, проводящего лето у себя на ранчо, укрощая на породистом жеребце годовалых бычков, приносивших ему немалую прибыль, притягивало к себе взгляды миллионов женщин, манило, требовало.

Другие роботы, красные, те, что стояли y caмосвалов, подошли к отрезанной кругляшке, взялись за нее дружно с противоположных боков и понесли. Упаковав кругляшку в ящик, опечатав государственной пломбой, роботы вдруг, как по мановению волшебной палочки, начали расти. Их толстые круглые ноги все удлинялись и удлинялись, цилиндры все выпускали и выпускали штоки. Погрузив в машину тяжелый ящик, роботы снова уменьшились до нужного размера.

В сопровождении полицейских и военных джипов первый похоронный кортеж проследовал к ближайшему небольшому металлургическому заводику, к сиюминутному крематорию останков «Вдовушки». Заводские роботы сняли ящик и тут же сунули его в печь.

И еще одна сенсация ждала зрителей: уму непостижимо, как это удалось сделать фирме «Реклама и бизнес», — собственно, была использована ее аппаратура, она финансировала эту передачу, не забывая показывать на спинах роботов надпись «Сверхточные приборы» — но уже мелькали кадры из этого ада, из печи, где бушевала плазма в миллион градусов, испепеляющая все органическое и неорганическое. Вспыхнули досточки ящика‑гроба, блеснуло на миг титановыми боками что‑то с красным внутри, и вот вся эта масса начала плавиться, пузыриться, расползаться.

И опять миссис Патриция простонала, что это ужасно, что она не может этого смотреть, но продолжала сидеть в плетеном кресле. И все сидели, не в состоянии оторваться от экрана. И опять же, лишь один коротышка, лишь Майкл, метнулся за автобус куда‑то, сбегал к костру, подбросил дровишек, вернулся, прошипел: «Кипит уже, кипит!» — и тут же смолк, вытаращившись в ту же сторону, куда и все таращились. Хименс хотел напомнить о своей приправе к ухе, но передумал, потом, потом, успеем.

Белесые роботы продолжали пилить тело «Вдовушки» той же пилой, из зубьев которой вырывались острые как лезвие лазерные лучи. Уже они отпилили десять метровых кругляшек; уже десять метровых кругляшек были упакованы в ящики‑гробы; уже десять метровых кругляшек исчезли в печах завода‑крематория. Последний, одиннадцатый, примыкавший к самой голове «Вдовушки», будет вот‑вот отделен от нее. Пила уже елозила по толстой шее реликвии. Когда было покончено и с этим огрызком, за дело принялись те два светло‑синие робота, что стояли все это время как истуканы у своего шара.

Они забрали себе лазерную пилу и начали пилить красную голову, последнюю и самую ценную часть «Вдовушки», пилить ее посредине, по перемычке буквы «А», нарисованной черной краской на поверхности металла.

Разделив ее, роботы разнесли эти части на концы платформы, окутали их толстыми свинцовыми одеялами, запеленали нежно, как тех младенцев, а потом уже поверху стали опять пилить каждую часть на более мелкие, и снова заворачивать куски в толстые свинцовые одеяла, скатывая с них небольшие шарики.

— Что они делают, мистер Хименс? — спросила миссис Патриция Мун, уже успокоившись, так как главная отвратительная картина уничтожения бедной «Вдовушки» осталась позади.

— Это как в цирке, миссис Мун, — брякнул Химене. — Они разрезали ее голову на части, а теперь уничтожат и их.

— О, боже! Перри! Перри! Вы такое говорите! — завопила миссис Патриция.

— Извиняюсь, миссис… Не так выразился, — крякнул профессор, получив под бок пинок от Эхины. — Они из одной головы нашей «Вдовушки» сделают сотни две новых, но чуть поменьше, и занесут их потом вон в тот огромный шар с трубой… Они упрятали ее в свинцовые шары…

— Вы так непонятно мне объясняете, Хименс… И как ваши студенты…

— Мама!.. — перебил ее Ленг Мун.

— В тех шариках упрятан мозг «Вдовушки», а точнее, дорогая миссис Патриция, ее душа, способная делиться ядерно…

— Ах, знаю, знаю! Это платина‑935!

— Вы почти угадали, миссис Мун, — криво улыбнулся профессор. — Конечно, не платина‑935, а скорее бы — плутоний, а еще точнее — уран‑235. На клипсы он не годится, но тоже уникальный металл. А теперь, вы видите, дорогая миссис Патриция, они исчезают с этими частями головы «Вдовушки» в этом огромном свинцово‑вольфрамовом блоке, сомкнулись створки дверей, из трубы пошел светлый дымок. Это уже невинная и чистая душа нашей мученицы, пройдя там, внутри, ускоренный распад и полураспад, взлетает к небу, хе‑хе‑хе, прямо к господу в рай. Ее нрав, разрушительный и мятежный, изменен этими роботами‑палачами. Как говорят в таких случаях — приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

И Хименс, не удержавшись, находясь еще под впечатлением увиденной экзекуции, грубой, жестокой, рассмеялся громко и не совсем пристойно. Но ни Эхина, ни другие, его не осудили. Они и сами понимали состояние профессора, его переживания, и были не менее шокированы.

А светло‑синие роботы, то выходили из шара, забирали с собой новые куски головы казненной, то снова скрывались внутри, опуская тяжелую металлическую дверь; и опять из трубы, спустя некоторое время, подымался прозрачный нейтральный дымок, унося душу «Вдовушки» куда‑то в рай, а может быть, и в ад. И когда были таким образом уничтожены все кусочки, красные роботы упаковали шар в ящик, погрузили на машину, и его, в сопровождении тех же полицейских и военных джипов, отвезли в тот же крематорий и сунули в ту же печь. За этим ящиком, уже как последний аккорд похоронной симфонии, светло‑синие роботы сами легли в ящики, их тоже опломбировали, и тоже отвезли на тот же завод и сунули в ту же плавильную печь.

У некоторых сотрудников были лица печальные, растерянные, но Дик, так же как и Волкер, улыбались, словно выиграли в лотерею по миллиону долларов. Коннет же был и вовсе безразличен, он то и дело поглядывал на котел, с которого подымался пахнувший аппетитно парок. И уже миссис Сабрина Ричардсон там возилась, уже сыпала в уху приправу Хименса. Уже детишки переключили канал и визжали, смотря забавные мультики. Это куда интереснее, чем эти роботы, эти полицейские, эти пилы. И их мамам пришлось долго кричать, звать детей к столу, к обеду на свежем воздухе, к ухе из пойманных самим профессором форелей. И сухое вино, марочное, выдержанное не менее пятнадцати лет, искрилось в бокалах и немного нервировало и распяливало родителей. Пора было начинать и самим, насмотревшись телепередач, приниматься за уничтожение домашних и полевых яств, но не все собрались, и Хименс все ждал.

После затянувшегося обеда Хименс вдруг спохватился, стал подгонять сотрудников, готовиться к эксперименту, к испытаниям автономного миниатюрного блока мгновенного перемещения в условиях прерии. Работу же гибких колец разрыва пространства обеспечивали из Нью‑Йорка, и их, расположенный там же, в лаборатории, базовый ГМП.