Но ваша мама, мои ангелы, конечно, стоила, не только простого страха, но и ужаса бы стоила. Красивая, тонкая и загадочная, она смотрела на меня и, видимо, уже выбрала меня. Возможно, она уже видела и вас, о, мои ангелы, обоих. Рождённых. И возможно, больше ничего она не видела.

Я ел свой стейк-тартар, каковой в этом безлюдном заведении на удивление имелся. Затем я заказал, из чувства хулиганства, устриц, каковые тоже там имелись (хотя, когда их подали, оказалось, что их мантия по краям чуть присохла, ну всего на миллиметр, но присохла к раковинам. Впрочем, я не отравился). Ваша мама заказала, кажется, салат-авокадо и какое-то простое мясо, и я было подумал о её предполагаемом здравомыслии. В соседней зале заиграли живую музыку, можно было различить пианино, и я предложил вашей маме союз. Нет, не руку и сердце, как в старые времена, но союз красивой женщины и прославленного мужчины. Она поглядела на меня своими крупными глазами над модным костюмом (впоследствии выяснилось, что вещи ей давали поносить из модного магазина) и лишь сказала вопросительно:

— Ну как же, мы ведь друг друга не знаем?

В этот момент в камине вспыхнуло яркое бревно.

Вероятнее всего, сердце вашей мамы было в тот вечер свободным, и она захотела попробовать, что у него, у её сердца, получится с этим нестандартным человеком. Немаловажной движущей пружиной поведения вашей мамы-актрисы, я в этом не сомневаюсь, служила также забота о её, актрисы, public image. Она ведь только что рассталась с мужем-кинопродюсером, находилась с ним в состоянии развода, и «свет» (общество, СМИ) должен был непременно узнать о её связи с мужчиной известным. Она не могла спуститься по иерархической лестнице вместе с каким-нибудь третьестепенным актёром. Вообще-то она, когда пришла на выставку парижского художника, где встретила меня, она пришла на ту выставку с целью познакомиться с неким олигархом, её обещала познакомить подруга. Олигарх не явился, но судьбою был подброшен я. Ваша мама, мои ангелы, обладала хорошими инстинктами, но ей никогда не хватало достаточно терпения в упорстве следовать своим инстинктам долго. Она резко останавливалась недалеко от результата, чтобы всё испортить. Потому она несчастлива в жизни…

Потом, мои ангелы, ваши папа и мама совершили то, что совершают мужчины и женщины, поскольку к этому их влечёт сама природа их существ. Её тонкое тело… нет, мои ангелы, в вашем возрасте рано читать неизбежно откровенную сцену, записанную смелой рукой вашего смелого отца, а когда вы вырастете, вам будет неловко читать эту же сцену, получится, что вы подглядываете в замочную скважину в спальню родителей. Потому я воздержусь от живописания.

И мы стали, как говорили когда-то в народе, том народе, которого уже нет в живых, мы стали с вашей мамой «женихаться». Вот передо мною на столе лежат два приглашения на фильм «Че Гевара: Дневники мотоциклиста», я специально их вынул заранее. Премьера состоялась 28 апреля 2005 года, то есть на тринадцатый день нашего с ней знакомства. Оба приглашения почему-то указывают 11 ряд и 4-е место. Как так получилось, навсегда останется загадкой. Довольно прямолинейный фильм режиссёра Уолтера Саллеса, где в главной роли снялся молодой красавчик актёр Берналь. Премьера имела место в кинотеатре «35 миллиметров», помню, что в фойе перед фильмом играл кубинский оркестр и угощали ромом. Юноша Че в фильме обнимался с прокажёнными.

А в другой раз мы с вашей мамой оказались в некоем большом и безвкусном клубе-сарае на Дмитровском шоссе на джазовой сессии, или «сэшэн», так следует, кажется, произносить, были туда приглашены, из известных нам с нею персон там оказался Дмитрий Дибров, телеведущий, вряд ли кто его сейчас помнит. Мы с вашей мамой очень напились, и вначале она, перепрыгнув через ограждение (там была низкая сцена, в форме круглой арены), вырвала у певицы микрофон, т. е. устроила скандал, запела. А затем мы с ней танцевали на этой же сцене и упали. Вставали мы смеясь, и к ужасу моих ребят, охранявших меня в тот вечер.

В довершение всего ваша мама, пьяная так, что плохо ходила, уселась за руль своего BMW, а я уселся с ней рядом. И мы на дикой скорости промчались через Москву и остановились у её дома. Представьте, с нами ничего не случилось, ни царапины! Через некоторое время подъехали мои охранники, очень злые. «Не делайте больше так, Эдуард Вениаминович, — сказал мне на следующий день Михаил. — Вы могли погибнуть, вы же не один, на вас ответственность, на вас партия!»

Я согласился, что Михаил прав. Но как я мог не сесть рядом с вашей мамой на пассажирское сиденье, когда она, глядя на меня снизу вверх с водительского сиденья прошептала: «Садись, поедем ко мне! Или слабо?!» Я сел, безрассудность свойственна мне в решающие моменты жизни. Но я до сих пор жив, видимо, меня любит Господин РОК, Госпожа Удача.

Потом она мне сказала, что лихому вождению её обучил однажды каскадёр, с которым она вместе снималась в фильме.

Распробовав друг друга, познав анатомии и физиологии друг друга, мы стали наслаждаться. Летом, в «Волге» («кадиллак» жрал неимоверно много бензина и потому больше стоял в гараже на Земляном Валу) мы поехали в город Ростов-на-Дону к человеку, купившему у меня киноправа на книгу «Последние дни Супермена», к Сергею М. Успешный бизнесмен, ростовский олигарх, как я его за глаза называл, был тогда владельцем сети аптек. Пару дней мы провели в окружении его многочисленной, богатой семьи, сидели за столами, ломящимися от еды, плавали в бассейне, а потом, отделившись, поехали к забетонированному Чёрному морю на территории Краснодарского края. Остановившись в отеле, ходили купаться в море, но ненадолго, основное же время делали то, чем занимаются все только что образовавшиеся пары: предавались making love. Помимо love, мы ещё во множестве употребляли местное вино и чачу. Маленький армянин, таскавший по пляжу чачу (под пирожками) в корзинке, задружил со мной, поскольку я стал его лучшим покупателем. Обедать мы ходили в ресторан отеля с толпой отдыхающих.

Мы неизбежно обгорели. Белокожий водитель Стас не обгорел даже, а сварился, и выглядел как переваренная сарделина, весь в волдырях. Через четверо суток мы убрались от изуродованного бетоном побережья, и «Волга» наша смотрела своим чёрным носом на север.

Непонятно было, понравилось вашей маме, о мои детки, времяпрепровождение на узкой полоске Черноморского побережья, или не понравилось. Меня то, что произошло с побережьем, удручало, мне было жалко мест моей юности, когда-то свирепых, красивых и буйных (это всё к югу от Туапсе), а сейчас разделённых между собственниками, забетонированных и еле дышащих. Но я был в компании любимой женщины, верных партийцев, и потому летний ветер, вдувавший в окна «Волги», мчавшейся на север, вдувал в меня бодрость, и жизнь была открыта, как только что начатая книга.

Наши встречи некоторое время происходили в Сырах, чтобы затем, уже летом, переместиться в богатую буржуазную квартиру на Космодамианской набережной (две спальни, два туалета, гостиная, зеркала, видеонаблюдение за входной дверью и лифтом). Сыры она восприняла романтически и таинственно появлялась на BMW ночами, после спектаклей, с цветами, в тёмных очках, с бутылкой вина и травой. Квартиру на Космодамианской она восприняла как должное, с удовлетворением. Постепенно определился характер наших отношений. Она, по-видимому, восприняла их как отношения странного мудреца и красавицы. Найдя у меня в Сырах солидный том Хлебникова, она попросила меня почитать ей. Я открыл любимую мною поэму «Шаман и Венера»: